Уф-ф… Всё. Мое терпение лопнуло. Я встала с места и, кажется чужим голосом, сказала:
— Может, хватит?! — все дети тут же дрогнули, а учительница возмутилась.
— Мисс Грин, садитесь, быстро! Вы что себе позволяете? — завыла она. Меня её мнение сейчас почему-то не очень волновало.
— Если вы думаете что я тупая, то ошибаетесь. Что, вам уже наша любимая Крисс мозги промыла, и все дружно начали операцию «давай-уничтожим-Дженн-с-лица-Земли»? Так похлопайте себе, у вас получилось! И, знаете, теперь, понимая, насколько вы сгнили, я меньше всего хочу быть в вашем обществе. Вы делаете всё ради нашей богатой девочки, а зачем? Чтобы она вас уважала? Полюбила? О Боже, да вы для неё подстилки, не более, она вами только и делает, что пользуется. А вы и этому рады, — я лукаво усмехнулась и посмотрела на нашу красотку. — А теперь, извините, миссис Бенс, но меня тошнит, я пойду, — я быстро начала сметать все вещи с парты в рюкзак.
Учительница ещё возмущалась по этому поводу, но я на это не обращала внимание. Больше всего сейчас я хочу уйти отсюда.
Я выбегаю из класса, одноклассники замерли, видимо, не ожидали, что я сделаю это. Мне всё равно.
На улице шел дождь, я бы сказала, ливень. Выхожу, наконец, наружу и нахожусь в состоянии эйфории. Да! Я это сделала! Я высказалась!
Молча смотрю в небо, улыбаясь. Капельки стекают по моему лицу, щекоча меня.
Я начинаю бежать, бежать, что есть силы, я уже не думаю про какие-то приоритеты, судьбу, будущее. Я думаю об этом дне. Об этом мгновении. Я бегу, бегу, бегу. Я чувствую её. Я чувствую свободу. Пускай, она будет короткой. Потом я приду домой: опять будут крики, ссоры и другие передряги. Но это будет потом. А для меня главное — сейчас.
Полностью промокнув, я старалась не думать ни о чем, кроме того, что у меня есть сейчас.
Я хочу быть собой. Хочу жить. И мне все равно на других людей, на этот мир или на другие миры. Мне всё равно. Абсолютно на всё.
Сколько всего есть планет? Восемь, девять? А может, и больше. Сколько всего есть миров? Один? Два? Мы никогда этого не узнаем. Есть ли потусторонний мир? Да? Нет?
Зачем жить в ожидании чего-то? Всё, что нам надо для жизни — у нас под носом, просто мы не осознаем это и тратим время впустую.
***
Я стою на пороге своего дома. У меня плохое предчувствие и мне даже понятно, с чем оно связано. А может быть, и нет. Я давно разучилась управлять своими чувствами. Конечно, я была бы рада научиться этому вновь. Обычно я не могу себя заставить что-то делать, а если я делаю что-то, то только из-за состояния своей души. Не могу заставить делать себя то, что не в моих принципах. Иногда это освобождает, но чаще - нет.
Я быстро позвонила в дверь, и она тут же открылась. В дверях стоит отец и смотрит на меня презрительным взглядом. Я уже видела этот взгляд множество раз. Сейчас будет ссора. Я прохожу в гостиную, садясь на диван, невольно смотря на свою мокрую одежду.
— Дженнифер Грин! Почему мне звонит ваша учительница геометрии и говорит, что ты сбежала с урока?! — папа зол. Папа очень зол. — Ты же должна понимать, что это твой выпускной класс! У тебя же скоро экзамены! А ещё мне сказали, что моя дочь сначала высказала свое мнение о классе на повышенных тонах, а затем сбежала. Ты понимаешь, что вообще творишь? — стало на секунду грустно, что он не может меня утешить, узнать, почему я это сделала.
— Да, папа понимаю. Была неправа. Извини, —, а что мне сейчас делать? Говорить, что я просто не вытерпела напряжение? Напряжение, которое мне создала Крисс? Он потребует объяснений. Я не хочу с ним это обсуждать. Он подходит ко мне и кладет свои руки мне на плечи.
— Дженни, я же вижу, что-то случилось. Почему ты так усердно скрываешь это? Вчера сбежала, сегодня сбежала. Что с тобой творится? Ты можешь нормально мне объяснить в конце концов, – нет, папа. Не могу.
— Со мной ничего не творится. Я просто устала.
— Устала? От чего? Убегать? Ну да, это же такой непосильный труд, — парировал он. Нет, нет, нет, пап. Тут всё гораздо сложнее. Всё гораздо глубже. Он не поймет. Никто не понимал, и он не поймет. Я не хочу, чтобы он понимал. Я сама не хочу понимать. Не хочу.
— Нет. Я просто устала, пап.
— Ладно, всё понятно с тобой. Домашний арест — неделя. Отдохнешь, — только не это! Зачем? Зачем ему всё это? Он же прекрасно знает, что если я на домашнем аресте, то только и делаю, что смотрю телевизор или сижу в интернете. Он хочет окончательно уничтожить меня?
— Но…
— Никаких «но»! Я сказал — домашний арест. И это не обсуждается. А сейчас, Дженнифер, ты идешь в свою комнату учить уроки, — я вспыхнула от ярости.
Ну и что? Спорить с моим папой бесполезно, он всегда стоит на своем. Я, едва не плача, бегу в свою комнату. Я не хочу больше здесь находиться. Где-нибудь, мне всё равно где, но только не здесь.
Когда я вошла в комнату, она оказалась пустой. Круто! Ещё и Фиби нет. Она единственная, кто мог бы меня успокоить —, но нет, никого.
Сажусь на свою одинокую кровать и смотрю в потолок.
— Почему? Почему я до сих пор жива? Никудышное существование. Мне плохо. Мне плохо, слышишь? Господи, почему ты так со мной? Ты же видишь, что всё становится только хуже и хуже. Почему бы тебе просто не убить меня? Зачем ты оставляешь меня в живых? Я не могу находиться здесь, мне сложно, ты слышишь, мне сложно! — мой голос сорвался на крик. — Почему? Почему?!
Дожила. Говорю сама с собой. Подхожу к окну и открываю его. Медленно вдыхаю воздух, наслаждаясь этим моментом. Высота приличная, мы живем на восьмом этаже. А что мне терять?
Я вылезаю на подоконник, чувствуя запах свежего воздуха… От смерти меня отдаляет несколько метров.
Нет.
Ещё не время.
Я просто сижу и смотрю вдаль. Во всем виновата только я сама. Что у меня осталось? У меня нет друзей. Родители разочаровались во мне. Я одна. А разве я не этого добивалась?
Я ещё с детства любила одиночество. Любила его, словно это самое прекрасное, что есть в нашем мире. Я писала стихи, книги. Я не ждала советов, да и никто мне их не давал. Если родители замечали, что я что-то пишу, я тут же скрывала это. Я всегда любила покой. Я ненавидела, когда кто-то приставал ко мне со своими расспросами или когда кто-то говорил о себе. Но я сдерживалась. Сейчас же я всех оттолкнула и делаю то, что сама хочу, но опять же мне плохо. Что я делаю не так? Я хочу упасть.
«Еще несколько десятков метров и я разобьюсь об асфальт».
«Ты летишь, летишь, летишь, забыв обо всех проблемах и бедах, летишь, понимая, что это твоя судьба, что так всё и должно быть».
«Это конец».
Я вытираю слёзы на своих щеках. Встаю и прыгаю с подоконника.
«Ты безразлична всем».
«Всем все равно на тебя».
«Одиночество».
Я начинаю глупо улыбаться. Улыбаюсь, что есть силы, улыбаюсь, чтобы заглушить боль. Боль внутри меня. Я ищу что-то острое. Нахожу небольшое зеркальце и разбиваю его рукой. Затем начинаю делать себе порез на руке. Боль физическая сражается с душевной, одна заглушает другую. Я прикусываю губу, и, кажется, до крови. Мне все равно. Я, обессиленная, ложусь на кровать. Мне уже ничего не нужно.
Ничего.
Сажусь на кровать и беру свой блокнот, полностью отдаваясь мыслям.
И вот опять: сижу я одна,
Думаю о проблемах своих допоздна.
И пытаюсь согреться, но это невозможно —