Выбрать главу

Это то, что ей с такой горечью ставят в вину патриоты Германии. Они ошибаются; действуя таким образом, Россия, во-первых, повинуется своей особой природе деспотической и военизированной империи, но, во-вторых, потребностям, присущим государству, причем любому государству, будь то монархическому или республиканскому. По какому праву немцы требуют от русского правительства добродетелей, которые никогда не были свойственны их собственным правительствам? Кабинеты Берлина и Вены, приняли ли они когда-нибудь сторону революции против реакции в Европе? И не видели ли мы в 1852 году, как либеральная Англия, представленная не только своим правительством, но и большей частью дворянства и буржуазии, с радостью приветствовала восшествие Наполеона III на императорский трон Франции? Наконец, великая республика Соединенных Штатов Америки, не связана ли она сегодня тесным союзом с обеими великими деспотическими державами Европы, Россией и Германией?

Зачем же тогда требовать от правительства, называемого варварским, добродетелей, которые никогда не были свойственны самым цивилизованным правительствам? В этом состоит справедливость по-немецки?

Императорская Россия, да будет известно, не изобретала и не вызывала реакцию в Европе. У нее никогда не было ни средств, ни даже необходимости ее создавать. Она развилась там и произрастает сама по себе, как чудное местное растение: историческое, теологическое, политическое, юридическое, бюрократическое, военное, аристократическое вначале и, в конечном счете, буржуазное. Императорская Россия нашла ее всесильной в Европе, и объединилась с ней, чтобы извлечь из этого свою выгоду. Какое государство в Европе не сделало бы то же самое?

Русская дипломатия, наконец, нашла себе, и пока будут существовать государства, всегда найдет союзников в Европе. И это тоже приводит в отчаяние немецких патриотов. Наивные мечтатели, они толкуют о союзе всех государств Европы против Российской империи. Это абсурдно. Существование государств с необходимостью влечет за собой перманентность войны, то скрытой, то явной. Невозможно, чтобы в Европе Россия вовсе не нашла какого-нибудь более или менее сильного союзника: сегодня Германию, завтра Францию, и, кто знает, послезавтра, может быть, саму Англию?

Русская дипломатия чрезвычайно жульническая, хитрая, вероломная и зловредная, говорят немцы. Безусловно; но какая дипломатия в самых лучших своих проявлениях, в которых, конечно, нельзя упрекнуть русских дипломатов, самых ловких обольстителей в мире, кто из дипломатов Европы не обладает или по крайней мере не старается обладать всеми этими качествами, собственно, составляющими премудрость и доблесть этой профессии? Поскольку у политики никогда не было иной цели, кроме господства и эксплуатации, она целиком сводится к этим двум словам: обман и жестокость. Если это не одно, так обязательно другое, и очень часто случается, что одновременно делается и то, и другое.

Таким образом, пристально рассматривая все это, приходим к заключению, что среди всех упреков, адресованных всероссийской империи, нет ни одного, который не был бы в равной степени, а иногда даже и более применим ко всем другим правительствам великих государств Европы, в особенности к нынешней германской империи.

Но, говорят немцы, то, что делает именно русский деспотизм столь опасным, это то, что он командует народом рабов, который повинуется как автомат малейшему знаку своего хозяина, в то время как в Германии, ... ах! В Германии, конечно, вы встречаете только свободных, гордых, бунтующих людей! Дворянство там вовсе не высокомерно и раболепно одновременно, а буржуазия вовсе не лакейская? Крестьяне, не подчиняясь закону, отказываются платить налоги и отдавать своих сыновей в военное рабство? Наконец, вся Германия вовсе не распростерта перед своим грозным императором?

Один только немецкий пролетариат остается стоять на ногах, и я по-настоящему счастлив, признавая это. Но если у вас есть ваш пролетариат, у нас есть наши крестьяне, на которых мы возлагаем все наши надежды. Ваш пролетариат еще никогда или почти никогда не восставал, в то время как огромные бунты наших крестьян уже трижды в разное время потрясали московскую империю. Они были подавлены, но так будет не всегда. У нас, наконец, есть то, чего нет у вас: просвещенная молодежь, гораздо менее просвещенная, чем ваша, но способная отдавать себя народному делу, конспирировать и восставать.