– Не подвел ли меня слух? Ты сказал, я что-то «должен»?
Блистательный Первенец хотел было ответить, но Белая Буря внезапно подскочила к нему, зажала ладонью рот и насильно усадила обратно. Смертельно побледнев, она покачала головой.
В этот миг наивысшего напряжения Даргер весело рассмеялся. Все взгляды обратились к нему.
– Никто, – пояснил он, – не поинтересовался, что понадобится Белой Буре для освобождения Невесты Феникса. Вполне возможно, для этого не нужны все до последнего ресурсы Тайного Императора.
– Говори, – велел император Белой Буре.
Главарх сомкнула веки и немного помолчала.
– Многого я не требую. Хватит трех десятков солдат. – Она открыла глаза – Позвольте мне взять моих лучших людей на горных лошадях, крепкий фургон, упряжку карликовых мамонтов, хорошего возничего, снаряжение, которое я сочту необходимым, деньги, чтобы хватило на дорогу туда и обратно и немного сверху на взятки. И еще Гениального Стратега в качестве советника. Пока вы сражаетесь на востоке, я найду и привезу Невесту Феникса.
– Идет, – решил Тайный Император.
– Великий монарх, не могу не возразить, – подал голос Даргер. – Я должен остаться подле вас. Вы нуждаетесь в моих советах.
– Ты показал себя с хорошей стороны, – отозвался император, – но тебя есть кем заменить. Поэтому ты едешь.
Довесок встал и обратился к главарху:
– Вы совсем позабыли обо мне и моих всадниках. Уверен, нечаянно. Лишить Гениального Стратега нашей поддержки – все равно что записать в советники Наполеона, но отобрать у него армию.
– Я сделала это умышленно, – возразила Белая Буря. – Любая стоящая военачальница оценит стратегические советы Наполеона. Но сваляет дурака, если разрешит взять с собой солдат, больше преданных ему, чем ей.
– Ваши препирательства меня утомляют, – заявил Тайный Император. – Все будет так, как сказала Белая Буря. Пока армия марширует вниз по Длинной реке, главарх вызволит из Благоухающего Дерева Невесту Феникса. И я получу все, о чем мечтаю. Кто-то в этом сомневается? Если да, я слушаю.
Никто не проронил ни слова.
– Рука об руку с Невестой Феникса я взойду на трон Дракона, и в Пекине мы окончательно закрепим нашу любовь. Белая Буря, отправляйся с утра пораньше.
– Если бы я это предвидел, то постарался бы, чтобы все обернулось иначе, – утешал Даргер Огненную Орхидею. – Но тот, кто оседлал ветер, должен следовать за ветром. Особенно если этот ветер – военачальник, в распоряжении у которого тысячи бывалых солдат и не счесть адского оружия. В любом случае я должен уехать, а Довесок – остаться.
Огненная Орхидея протянула ему ладонь.
– Важно, чтобы вся армия увидела, что к жене вашего главного помощника относятся с глубочайшим уважением. Вы должны поцеловать тыльную сторону моей ладони, вежливо и изысканно. Иначе у моего не в меру вспыльчивого братишки случится припадок, и он разорвет вас на куски.
Злобный Отморозок покраснел и смущенно заерзал в седле. Однако Даргер с подобающей серьезностью сделал, как было сказано.
– Огненная Орхидея, – молвил он, – таких, как ты, одна на миллион.
– По-вашему, это комплимент, и я прощаю вам эти слова, – высокомерно отозвалась Огненная Орхидея. – Но знайте, я единственная в своем роде.
– Постараюсь не забывать.
На этой ноте началось путешествие, обернувшееся для Даргера многонедельным отдыхом от войны. Продуваемые всеми ветрами дороги вели отряд Белой Бури обратно через Благодатное Царство, по пустынным областям дальше на юг, а затем в горы. Солдаты травили байки, развлекались словесными играми, горланили песни и понемногу спускали деньги в спонтанных состязаниях по стрельбе. Одна Белая Буря держалась особняком. Чтобы не привлекать ненужного внимания, они переоделись в штатское и сборщикам пошлин представлялись торговым посольством из Парчи, а хозяевам постоялых дворов – актерской труппой, направляющейся в Благоухающее Дерево. Когда их просили продемонстрировать драматические таланты, они напивались в стельку, крушили мебель и уезжали не заплатив. Подозрений ни у кого не возникало.
Даргер пил в меру и открывал рот по большей части для того, чтобы похвалить кого-то из товарищей. Порой он рассказывал анекдот, но никогда непристойный, никогда более остроумный, чем прозвучавшие до этого. С женщинами он флиртовал так обстоятельно, что никто не принимал его всерьез, а каждому мужчине негласно давал понять, что относится к нему – и только к нему, – как к родному сыну.