Маша. Именно этого я и хотела.
Катя. Но… почему?
Маша. Что — почему?
Катя. Ты страдала.
Маша (помолчав.) Как думаешь, легко быть сиротой?
Катя. Разве ты…
Маша. А как называется ребенок без родителей?
Катя. Но они у тебя есть!
Маша. Это еще хуже. Сирота при живых родителях — вдвойне сирота! Потому что родители его не умерли, а бросили! Вдумайся в это слово — бросили! Видела ты когда-нибудь, чтобы кошка или собака бросила свое дитя? Нет. А человек — сплошь и рядом.
Катя. Но они же тебе помогают деньгами…
Маша. Разумеется. Иначе как бы мы жили на бабушкину пенсию! Но разве дело в деньгах!
Катя. Знаешь, не жалей. Зато тебя никто не достает и не учит ежедневно жить! Мне уже эти нравоучения — вот где сидят!
Маша. Глупышка… Я мечтаю о них как о самом прекрасном в жизни! Хуже всего — равнодушие. Да, мне покупают подарки, я не голодаю, но никого, кроме бабушки, не интересует, что я чувствую… Они просто выполняют свой долг.
Катя. И за то спасибо. Другие и этого не делают. А у них там тоже есть дети?
Маша молча кивает. Ты их видела?
Маша качает головой. Прости, я не знала… То есть, знала, но не думала… Ты никогда не жаловалась.
Маша. Такой у меня характер.
Катя. Но мы были подругами!
Маша. Были.
Катя. И прощенью не подлежит?
Маша молча качает головой.
Маша. Предательство — самый страшный грех в христианской религии.
Катя. Но в той же религии, если человек покается, его прощают. Даже Христос простил Иуду.
Маша. Я же не он! Да и потом… Разумом могу, но сердцем…
Катя. Жаль. Все равно я люблю тебя. Может быть когда- нибудь…
Маша. Может…
Катя. Но ведь ты остаешься совсем одна…
Маша. Мне не привыкать.
Катя. Ну, я пойду?
Маша молча кивает.
Если… Только позови.
Маша молча кивает. Катя выходит. Маша возвращается к своей скрипке, долго не может начать играть. Наконец, собирается с силами, берет себя в руки. Звучит нежная печальная мелодия. За стеной вновь раздается гром тяжелого рока, который заглушает звуки скрипки. Какое-то мгновение Маша стоит, опустив руки, затем аккуратно кладет скрипку в футляр и начинает неистово, яростно колотить кулаками по стене. Но бесполезно, т. к. рок-музыка поглощает и удары. Тогда Маша хватает табурет и изо всех сил наносит им удары по стене. Рок-музыка, наконец, умолкает. Маша без сил опускается в кресло. Стук в дверь. На пороге появляется Андрей.
Андрей. Привет, Кузнечик. Кажется, ты меня звала?
Маша (в ярости). Не смей так называть меня! Тысячу раз тебе говорила!
Андрей. Все претензии к композитору Шаинскому. (Напевает). «И кузнечик запиликает на скрипке. С голубого ручейка начинается река, ну а дружба начинается с улыбки!» И так далее.
Маша. Издеваешься?
Андрей. Как можно!
Маша. Почему ты всегда глушишь меня?
Андрей. Не всегда. А только когда дома. В остальное время пиликай, сколько хочешь.
Маша. Какое ты имеешь право?
Андрей. Насчет прав — действительно проблематично… Можешь подать на меня в суд. Готов возместить тебе моральный ущерб. Понимаешь, когда слышу твое визжание, точнее, твоей скрипки, у меня условный рефлекс. Мне сразу хочется послушать что-то такое, эдакое веселое! Как после горькой пилюли тянет на что-то сладкое. Усекла?
Маша. Вполне.
Андрей. Во всем виноваты строители. Не сделали в стенах звукоизоляцию. В те времена это было не модно. Послушай, почему бы тебе не бросить все это?
Маша. Что именно?
Андрей. Свою музыку. Соседи были бы тебе очень благодарны. И я тоже.
Маша. А как насчет тяжелого рока? Каково мнение соседей?
Андрей. Один ноль в твою пользу. Но не могу, душа просит!
Маша. Моя тоже.
Андрей. У тебя есть душа? Ну, ладно, ладно. Мир. Больше не буду. Если смогу? Но, честное слово, столько лет ты мучаешь эту бедную деревяшку! Дай ты ей, наконец, покой. Погуляй лучше на свежем воздухе! Займись, в конце концов, любовью! А то засохнешь на корню…
Маша. Непременно учту твои пожелания. Спасибо.
Андрей. Ладно. Как самочувствие?
Маша. Могло быть хуже. Спасибо.