«Причем?..»
И он ответил, по–прежнему стоя ко мне спиной, словно бросая свой ответ в воздух, на гребни блекло–красных, закоптелых, загаженных чайками крыш:
«Причем за три дня до этого я снова — с пятью розами в руке — ходил свататься к Лии. И снова получил отказ…»
И я, не зная, как к этому отнестись, ответил дешевым каламбуром:
«Значит, твоя неверность — или твоя готовность к неверности — проистекала исключительно из верности?.. Но кажется, это так и бывает…»
Улло не стал утруждать себя ответом. Он помолчал секунд десять и продолжил:
«И я женился. Все очень просто. Не помню, когда ты познакомился с Марет. Во всяком случае, давным–давно. Но чтобы когда–нибудь заходил к нам на Эрбе, этого я сказать не могу».
Я оправдывался: «Кто ж в медовый месяц приглашает в гости. Но чуть позднее я у вас бывал. Уже при немцах. Когда тебя посадили. Когда выпустили, я к вам пришел, и ты нам выкладывал свои тюремные приключения. И все–таки, Улло, расскажи мне снова, как тебя арестовали первый раз. Я помню, что второй раз ты попал в тюрьму при немцах в связи с какой–то филателистской аферой, так ведь? А первый раз? Небось в связи с твоей службой у Барбаруса? Или как? И что за жизнь в то время была на Батарейной?..»
23
Помню, Улло говорил об этом во время сеанса в июне 1986‑го даже с удовольствием, хотя вначале из него слова было не вытащить. И я кое–что записал из его рассказа. Сейчас тетрадка раскрыта передо мной как раз на том месте. Но конечно, заметки эти, как я теперь, приступив к делу, с досадой понимаю, могли быть в десять раз, в сто раз подробнее.
В тот раз на улице Эрбе, и в следующие два раза, и, наконец, при последнем разговоре на эту тему, в 1986‑м, Улло говорил примерно следующее.
В начале августа 1941‑го, когда убедился, что Барбарус в Таллинн больше не вернется, он решил заболеть. Поскольку справка о работе в Президиуме Верховного Совета уже не защищала от призыва в Красную армию парней его года рождения. Но insufficientia valvulae mitralis4, по которой Улло забраковали эстонские вооруженные силы, по–прежнему была налицо. И этот диагноз, поставленный в свое время с вопросительным знаком, при умелой подаче можно было использовать против призыва в Красную армию, хотя бы в виде отсрочки. Тем более что летом 1941‑го в тогдашней морской больнице, находящейся прямо в парке Кадриорг, в нескольких сотнях метров к северо–западу от так называемого здания Администрации, среди русских работали эстонские врачи.
Во всяком случае, в первые дни августа 1941‑го Улло побывал в военно–морской больнице, что в Кадриорге, с жалобами на сердце. Благодаря работе в Президиуме его приняли туда без разговоров. И он остался там на неделю, другую, третью в палате доктора Г. П. для обследования. Компания: матросы и офицеры военного флота, вначале совсем немного, те, что получили ранения в операциях в Финском заливе. Два профессора Технического университета, вероятно, так же как и Улло, уклоняющиеся от мобилизации. И в умеренном количестве прочие, так что в больнице было довольно пусто и тихо. И так продолжалось несколько недель. Марет через день приходила навещать Улло, подкармливала его и приносила газеты. Рассказывала во время прогулок по саду или в парке за садом, кого после большой июньской депортации арестовали в последние недели. В Волчьем овраге, там, где позднее была построена вилла для министра внутренних дел товарища Ресева, а в то время заросшем кустарником, укрывавшем зайцев, бродяг и лесных братьев, они торопливо бросались друг другу в объятья и потом, еще не отдышавшись, приникали ухом к подернутой инеем траве, напрягая слух: не слышна ли канонада приближающихся к городу немцев…
Еще и в самом деле она не слышна была, пока по всему городу не началась артиллерийская дуэль между надвигающимися с юга и стоящими на рейде в северной части залива военными флотилиями и пока вдруг в больницу под грохот моторов, с пылью, вонью бензина и криками не стали поступать сверху, с Ласнамяэ матросы в черных бушлатах и офицеры, у некоторых головы в сочащихся кровью повязках, — получить скорую помощь и, не задерживаясь, дальше в порт: «На корабли! Все на корабли!» Так что больные тут же разделились на тех — преимущественно русских военнослужащих, — кто поспешил в порт, и на тех — преимущественно мнимо больных эстонцев, — которые по мановению доктора Г. П. оказались в котельной или где–то еще там. Улло, разумеется, среди последних.
Вскоре первые немцы спустились с Ласнамяэ, уже в полной тишине выпустив несколько автоматных очередей.