Выбрать главу

Амальда смотрела на Рэда. Ее глаза расширились, рот раскрылся. Он хотел целовать ее, любить и успокоить, но не только.

- Запомни, я не думаю, что Рожнин святой, крестоносец, но он сильный, Малли, он восстал против Городской Администрации, а когда ты борешься против городских властей, ты используешь любое преимущество, которое можешь попросить, взять или… - он слегка прикоснулся к ее щеке,-… украсть. Я не порицаю его за то, что он решает свои проблемы через тебя. - Он не мог заставить свой голос звучать твердо и знал, что проигрывает в уме их первую встречу. - Если ты влияешь на Рожнина так же, как на меня, мне чертовски жаль бедного парня. Это должно быть страшно для него: хотеть тебя и не получить.

Амальда отбросила всю сдержанность, и теперь изливала на него раскаяние/любовь/признательность/согласие/понимание/гордость/преданность.

- Не делай этого, Малли. Я должен думать.

Извиняясь, она закусила губу и спрятала свои эмоции.

- Спасибо. Ну, где же я был? Да. Как вчера, я не думаю, что Рожнин сможет тебя использовать. Не теперь. Или только, если ты позволишь ему. А ты не позволишь. Если это то, что сводит тебя с ума, забудь о нем. Разве ты не помнишь, как легко ты победила его? Ты легко справилась с парнем, милая. Он любит тебя, даже если не знает это.

- Я беспокоюсь о тебе, Брус, - сказала она очень слабым голосом, ее глаза были широко раскрыты и полны слез.

Он обнял ее, прижав к себе ее стройную фигуру, чтобы она "чувствовала" все, что он не мог выразить. Свои знания, что талантливый человек не может быть эгоистом, каким бы талантом он не обладал, что связь между ними слишком сильная, чтобы ее можно было разрушить или ослабить принятием третьей стороны, что талант имеет обязательства, помимо личных.

Она протянула руку и нежно погладила его лицо. Ее пальцам было приятно прикасаться к шелковым волосам его бороды; ее пальцы выражали то, чего она не могла сказать. Так как она научилась принимать право Бруса решать за них обоих, она согласилась с его решением и теперь.

- Место действия установлено, милая, - сказал он, наконец. - Все готово к приходу Рожнина. Ты разрешишь ему придти?

Она нетерпеливо вздрогнула, потом расправила плечи и улыбнулась Брусу, готовая за его взгляд двигать горы. Ему нравилось это в Амальде, среди тысячи других вещей. Он выразил одобрение нежным мысленным объятием. Талант тоже имеет преимущества.

***

Рожнин тер виски и думал, какой же порошок подсунул ему врач как средство от головной боли.

Они что-то сделали с ним, когда он был без сознания. Точно так же он, Всеволод Рожнин, знал, что они заставили его потерять сознание во время слушания дела. Нет, не "они"! Она!

Убеждение, что он должен добраться до нее, быть с ней, вернулось с новой непреодолимой силой. И Рожнин снова стал бороться с с этим чувством, а в висках стучала кровь и руки сжимались в кулаки в попытке противостоять принуждению.

Он выскочил из-за стола, споткнулся, опрокинул нетронутую еду, чуть задержался у двери, ударившись виском о раму. Он ударил голову второй, третий раз. И схватившись за дверь, он откинул голову назад, горько рассмеявшись.

" Рожнин должен разбить себе голову, потому что чувствует себя очень хорошо, когда останавливается!"

Его пальцы давили раму до тех пор, пока ногти не согнулись от прочного пластика. Он медленно повернул голову, как будто мог видеть Центр сквозь бетон и пластик, через мили; он безошибочно поворачивался в этом направлении.

- Нет! - На этот раз он заколотил кулаками по пластику. - Рожнин не придет по зову женщины. Она придет к нему!

"Как они это сделали с ним? Как она может звать его?" Как только он узнал ее имя и то, что она в Центре, он послал своих людей выяснить все, что возможно. Она зарегистрирована как телеэмпат. Рожнин узнал это, и ответ только подтвердил то, о чем он догадывался: она может передавать эмоции и, вероятно, принимать их.

Рожнин со злостью колотил по стене, передавая такую ненависть и досаду, закипавшие в нем от того, что он не обладал ею, и унижение от того, что его заставила потерять сознание… в присутствии его избирателей… худенькая девчонка, которую он мог разломать пополам одной рукой.