— Вроде того, — решил Карл, — хотя на самом деле «всех» не существует. Даже внутри Империи люди глубоко разные, а разрушители просто сильнее отличаются от остальных. Я себя хорошо помню. Я не хотел ехать по проторённой дороге и сам фактически создал того, кого ты видишь сейчас. Почему, не знаю. Я чувствовал острое нежелание следовать общим схемам. Мне было лучше — проще, интереснее — не знаю — не ложиться под нож общества.
— А я не следовала схемам, потому что их не видела. В моей семье были большие разлады. Мама говорила одно, бабушка — другое, а я была вынуждена жить между ними. Приходилось врать, выкручиваться. «Только не говори маме», «только не говори бабушке» — я такое часто слышала и играла по таким вот правилам.
Карл задумался, слушая криганку. Неужели пищу для ума и духа дают именно человеческие страдания? И если бы во Вселенной не было бед, неужели бы люди не задумывались над своей жизнью, а существовали, как печально известные обструганные болваны Парсонса — древнего мыслителя, который когда-то иронически считался венцом прогрессивной мысли?
— Теперь я живу отдельно и, возможно, стала слишком независимой, — продолжила Барбара, — но с тех времён у меня остались мечты о Замке как об идеальном мире.
— Ничто не идеально, Барбара Винтер. Я когда-то увлёкся утопической идеей одного товарища из Замка. Мы собирались построить дома — большие, чистые, просторные. Люди там жили бы просто и свободно, без тех сложностей, которые есть в Империи. Но идея была несостоятельной, и это осознали мы оба. Наши пути разошлись — теперь он пропагандирует гюнтеризм на Кригсхайме. Ты слышала о Нойкригсфюрере Грюнвальде?
— Да. Я его видела, и он мне сразу не понравился. Ему не идут усы.
Лицо Карла вытянулось от удивления.
— О, а он теперь усы носит? — спросил он, когда оно приняло прежнее выражение.
— Да, явно косит под Гюнтера, — улыбнулась Барбара, — А ты с ним сталкивался раньше?
— Он был моим другом, — неожиданно серьёзно ответил Птитс, — тем самым, с кем мы грезили об утопии.
— Это он твой бывший товарищ?
— Да, а Пиксель с ним сидел в плену у космоварваров. Галактика очень тесна.
— Вот как…
— А ты думала!
— А почему идея домов была несостоятельной? — спросила Барбара.
Карл встал с кровати и подошёл к окну.
— Я наивно думал, что если поместить людей в лучшие условия и указать им верный путь, то они станут жить лучше, — голос Птитса был полон печали, — а вот Грюнвальд… Для Фридриха проект значил совсем другое, он видел в этих идеях средство достижения власти. Что-то никому не хочется думать, Барбара, но всем хочется подавлять и властвовать, — он печально обернулся и посмотрел на губернаторский дворец вдали, — никто не хочет смотреть на людей по отдельности — куда проще собрать всех в одну кучу по общему признаку — возрасту, полу, национальности, вероисповеданию. Систему на самом деле не заботит конкретный человек — поэтому среди имперцев очень много конформистов-лизоблюдов. Верность Императору измеряется в ритуалах — кто-то может быть полнейшим подлецом и мерзавцем, но коль скоро он ходит по воскресеньям в церковь, вопит на каждом углу о чтении традиций и исправно надевает маску добропорядочного подданного и верного семьянина, его не тронут. Он уже вписан в систему.
— Ты прав, Карл, но зачем говорить очевидное?
Она смотрела, как Птитс нервно расхаживает по комнате в разные стороны, исполненный пыла и внезапно нахлынувшей ярости.
— Меня от такого тошнит, поэтому я в своё время предпочёл Империи Разрушение, — Карл не слушал Барбару и говорил будто не с ней, а с неким невидимым слушателем, — когда я оказался в Замке, то сначала подумал, что попал в сказку. На самом деле и там всё куда сложнее. Высшие Лорды и Леди очень хитры и коварны. Лишь недавно я понял, каким благом было моё назначение шпионом на Зекарис — они использовали душевные порывы многих других молодых людей, которых бросили в горнило войны и революции. Для Совета Тринадцати население планет — пушечное мясо, а обычные Лорды и Леди вроде меня — тоже, только элитное. А верность Разрушению определяется теми же стандартами, что и Императору, только вывернутыми наизнанку. Пойми, Барбара. Я разочарован в жизни, поэтому считаю верным для себя только свой путь.
Он остановился и повернулся к Барбаре. Его вид был одновременно злым, потерянным и грустным.
— Карл, твой путь со мной, — криганка сочувствующе посмотрела на любимого человека и улыбнулась ему.
От её звонкого, высокого голоса черты лица Птитса медленно смягчились.
— Не грусти ты, давай, может, погреемся друг о друга? — попыталась утешить его Барбара.