– Какого магазина? Не знаю я ни о каком магазине. Зря дело шьешь, начальник. Не выйдет.
– Выйдет, парень. Тебя узнал наш сотрудник, младший лейтенант милиции Александр Осипович. Ты оказал ему сопротивление, повалил на землю, выбил из рук пистолет, ударил в лицо.
Скворцовский нервно рассмеялся.
– Ошибся ваш, как его, Осипович. Я мушку метелке не смазывал и пушку не отнимал.
– Понимаю. Молчишь ты, Скворцовский, потому что боишься дружков своих, которые тебя в банду затащили. Возможно, что с помощью уговоров или угроз, как это произошло с Андреем Бражниковым по кличке Чугун.
Вячеслав ухмыльнулся.
– Теперь понятно, кто хазу сдал. Наверное, и про магазин он вам стуканул.
Сказал в сердцах и с досадой понял, что проговорился. Перехитрил-таки его оперуполномоченный, а старший лейтенант продолжал:
– Что же ты так на товарища?
– Какой он мне товарищ, этому стукачу легавые товарищи. Ничего, за стукачом топор гуляет.
– Про магазин Чугун не стучал. Бдительные советские граждане увидели вас на крыше из окна дома напротив магазина и сообщили нам, а поскольку отделение милиции недалеко, то мы быстро оказались на месте. Кстати, тот же Чугун сообщил, что ты в банде недавно и в преступных действиях участвовал не часто. Это же подтверждает Антонина Спиридоновна Левашова по кличке Тонька Песня. Еще на заводе тебя шибко хвалят, говорят, мол, руки у тебя золотые, специалист хороший, трудолюбивый, добрый, отзывчивый. Тебя ведь в комсомол собирались принимать. Между прочим, все эти свидетельства могут значительно смягчить наказание, и если ты дашь нужные нам показания…
Вячеслав хмыкнул.
– Я же сказал, что ничего говорить не буду.
Матошин улыбнулся, внимательно, как показалось Скворцовскому, по-доброму, посмотрел на него.
– Такой же характерный, как и твой отец.
Вячеслав встрепенулся.
– Какой отец?! Откуда вы знаете про моего отца? На понт берешь, начальник?
Матошин затушил папиросу в стеклянной пепельнице.
– Эта встреча, парень, у нас не первая.
– Ясное дело, что вторая. Я тебя, гражданин начальник, запомнил. Ловко ты тогда меня повязал рядом с малиной.
– Нет, Вячеслав, и эта встреча у нас была не первой. Приходилось мне тебя маленького на руках держать.
В темно-карих глазах Скворцовского появилось неподдельное удивление.
– Как это?
– А так. Сразу говорить тебе не стал, хотел посмотреть, что ты за человек и стоит ли затевать с тобой душевный разговор. Теперь думаю, что стоит. Были мы с твоим отцом, Степаном Скворцовским, хорошими товарищами. Он немногим старше меня. В одном городе с ним росли, в детстве и юности знались, вместе воевать за советскую власть пошли. Почитай, всю Гражданскую вместе прошли, вместе у командарма Семена Михайловича Буденного в Первой конной армии служили. С бароном Врангелем и генералом Деникиным воевали, а летом двадцатого года случилось в наступление на белополяков идти. Поначалу все шло ладно, а потом у Замостья нашу Первую конную армию окружили. Многих тогда наших буденовцев полегло, но из окружения мы пробиться смогли. Во время прорыва меня ранили, я едва в плен не попал, но батя твой меня в беде не оставил, под пулями, рискуя своей жизнью, вытащил меня из окружения. – Матошин вытащил из пачки еще одну папиросу. Воспоминания заставили его волноваться. Вячеслав заметил, что пальцы старшего лейтенанта подрагивают. – Нам повезло, а вот два наших со Степаном друга угодили полякам в лапы. С одним из них мне довелось случайно в двадцать четвертом году встретиться. Он тогда сказал, что лучше бы в ад попал, чем в плен. Муки они там приняли немалые. Их поначалу под чистым небом содержали, потом, когда холода нагрянули, в неотапливаемые бараки с дырявой крышей перевели. Издевались, как могли. Кормили отбросами, вместо лошадей заставляли тяжести таскать, многие тогда умерли от холода, голода и болезней разных. Непокорных пленных жестоко избивали, топили в отхожих местах, расстреливали. Расстреляли поляки за непокорство и одного из наших товарищей. – Старший лейтенант взял стоящий на столе графин, налил в стеклянный стакан воды, жадно выпил. Минуту помолчав, продолжил рассказ: – Получается, что Степан меня от всех этих мук избавил. Помнить это буду, покуда сердце мое бьется.
– Как же второй ваш товарищ из плена выбрался? Убежал?
– Нет. В двадцать первом их обменяли на польских пленных, а нас с твоим отцом в двадцатом году в конце сентября в составе Первой конной армии перебросили на ликвидацию остатков войск генерала Врангеля. Я к тому времени от ранения оправился. В конце октября мы уже вели бои с белогвардейцами под Каховкой, в Таврии, а в первых числах ноября твой отец узнал, что у него родился сын. Сколько радости тогда было. – Матошин мотнул головой, улыбнулся, бросил взгляд на Вячеслава. – Потом был Перекоп и прорыв в Крым. Симферополь взяли без особого труда и Севастополь. Когда в город въехали, из окна одного из домов выстрелы раздались, Степан первый ехал… С коня упал, я к нему, гляжу, дышит. Думал, что выживет. Однако не сдюжил наш комэск, через неделю скончался. Белогвардейского офицера, который в твоего батю стрелял, наши ребята нашли там же, у окна. Он сначала в твоего отца стрелял, а потом себе пулю в висок пустил.