Выбрать главу

– Тихо, Скворец. Не дергайся. Чего остолбенел? Дело вершить надо.

Руки Скворцовского снова зашарили во тьме и вскоре наткнулись на спрятанную под шкафом шкатулку…

Много времени, чтобы обчистить комнатку старухи, не понадобилось. Первыми покинули квартиру Скворец и Косой. Последним был Витька. Чиж сработал аккуратно, закрыл окно изнутри, вылез через форточку и направился к сотоварищам по воровскому делу, тихо напевая под нос:

Чижик-пыжик, где ты был?На Фонтанке водку пил.Выпил рюмку, выпил две —Закружилось в голове…

Тайника в квартире купчихи обнаружено не было, да и больших драгоценностей, к немалому разочарованию преступников, в шкатулке не оказалось. Ее, затаив дыхание в надежде увидеть спрятанные внутри богатства, открыли в доме Тоньки Песни, сорвав маленький навесной замочек. Содержимым небольшого резного ящичка из красного дерева оказались: паспорт, выданный на имя Плотниковой Евдокии Пантелеевны, несколько справок, пожелтевшие от времени письма, фотографии, серебряный нательный крестик, кисет, золотое обручальное кольцо, небольшая сумма денег в пятьсот пять советских рублей и колода старинных гадальных карт. Суеверная Тонька, увидев карты, испуганно произнесла:

– Не к добру это. Слышала я, что среди воров говорят, будто украденные карты к неудаче.

Пономарь оборвал:

– Еще среди воров говорят: «Не верь, не бойся, не проси!» Так что не каркай, ворона, а колотушки сожги в печи. Вот и вся недолга.

Кроме деревянной шкатулки из квартиры были похищены полуведерный медный тульский самовар-репка с медальонами, бронзовый подсвечник и старомодная соломенная шляпка, украшенная фазаньими перьями в круглой картонной коробке. Эти вещи вместе с крестиком и золотым кольцом продали скупщице краденого тете Клаве. Тонька хотела оставить шляпку себе, но примерив, со словами: «Это не мой фасон», отказалась. Пятьсот пять рублей разделили между собой, а документы, письма и фотографии Пономарь велел вместе с колодой карт сжечь в печке. За дело взялся Вячеслав. Перед тем как отправить бумаги в огонь, Скворцовский успел их посмотреть в том порядке, в каком они лежали в шкатулке.

Первой была потускневшая семейная фотография, как гласила надпись внизу, сделанная в городе Астрахани в 1910 году. За столиком с гнутыми резными ножками, на котором стояла белая античная ваза с цветами, сидел лысоватый бородатый мужчина лет около пятидесяти, в черном костюме и жилете. Длиннополый пиджак отца семейства украшала медаль «За усердие», а жилет – цепочка от карманных часов. С другой стороны стола сидела красивая тридцатилетняя женщина в пышном белом платье и шляпке. Шляпку Скворцовский признал. Это была та самая шляпка, которую Володька Косой вынес из квартиры старухи. На руках женщины сидела миловидная девочка лет восьми в нарядном кружевном платьице и бантом в курчавых льняных волосах. Позади стола, между мужчиной и женщиной, стояли худой гимназист с редкой бородкой и юношескими усиками и светловолосый мальчик лет тринадцати в белой матроске. На следующей фотографии этот мальчик, повзрослевший, был одет в пехотную форму унтер-офицера царской армии. За фотографией следовало пожелтевшее от времени письмо. Вячеслав раскрыл послание, стал читать.

«Любезная моя и незабвенная матушка, шлю горячий сыновий привет, поздравляю Вас с наступающим Великим постом и от искреннего сердца желаю многие годы здравствовать на радость всему нашему семейству! Отправляю Вам сие письмо по случаю со своим сослуживцем и хорошим моим товарищем подпоручиком Анатолием Городовиковым, который отправляется в отпуск за геройские дела и по причине ранения. Он при встрече Вам все расскажет, а посему писать о делах военных много не буду. Только спешу уведомить, что не далее как позавчера Ваш любезный сын Евгений Плотников был представлен к получению Георгиевского креста. Также сообщаю, что здоровье мое вполне нормальное. Однако по большей части меня интересует Ваше состояние. Мучают ли Вас, как и прежде, мигрени? Как брат мой Алеша? Справляется ли с делами покойного батюшки? Идет ли торговля? Как поживает моя любимая сестричка Машенька? Очень по Вам всем скучаю. Надеялся на скорое с Вами свидание, но сдается мне, что эта порядком осточертевшая война затягивается, и когда суждено нам свидеться, известно только Господу, на милость коего уповаю и возлагаю надежду на помощь Его. Засим прощаюсь. Молитесь за меня, посылаю Вам свой низкий поклон. Любящий Вас сын Евгений».