На Зугу также подействовала странная праздничная атмосфера ужина. Когда Робин объявила, что устала, и встала из‑за стола, он горячо поддержал протесты Сент‑Джона, но девушка была непреклонна.
Вернувшись к себе, она заперла дверь каюты на засов и принялась тихонько собираться. Из кают‑компании доносились взрывы хохота. Встав на колени у сундука, Робин просунула руку на самое его дно и достала мужские молескиновые брюки, фланелевую блузу и шейный платок. Куртка с глухой застежкой и поношенные ботинки дополняли костюм — студенческая форма, под которой Робин скрывала свой пол, учась в больнице Сент‑Мэтью. Она скинула с себя одежду, наслаждаясь греховным ощущением свободы, и взглянула вниз, на свою наготу. Наверное, грешно любоваться собственным телом… но она не отвела глаза.
Прямые стройные ноги, изящный изгиб бедер, резко переходящий в узкую талию, почти плоский живот с пикантной выпуклостью ниже пупка. Здесь несомненно начинались владения греха, но Робин не устояла перед искушением и на мгновение задержала взгляд. Она прекрасно разбиралась в устройстве и назначении всех частей сложного механизма своего тела, как видимых, так и скрытых, но ощущения, исходившие оттуда, снизу, все‑таки смущали и беспокоили ее, потому что про это на занятиях в Сент‑Мэтью ничего не говорилось. Робин торопливо перевела взгляд на более безопасную территорию, собрала распущенные волосы на макушке и заправила их в шерстяной берет.
Груди были круглые и упругие, как яблоки, такие твердые, что почти не меняли формы, когда она поднимала руки. Сравнение со спелыми плодами доставляло удовольствие, и девушка нарочно повозилась с беретом чуть дольше, разглядывая грудь. Однако сколько можно потакать своим слабостям — она решительно натянула через голову рубашку, расправила ее полы и надела брюки, наслаждаясь после долгого хождения в неудобных юбках. Присев на койку, она обулась, поправила штрипки брюк и встала, затягивая ремень на талии.
Из черного саквояжа Робин достала сверток с хирургическими инструментами и выбрала самый прочный скальпель. Раскрыв его, она проверила лезвие большим пальцем — острое как бритва — и спрятала скальпель в карман брюк. Другого оружия не было.
Покончив с приготовлениями, Робин задвинула заслонку морского фонаря, в полной темноте легла одетая в койку, натянула грубое шерстяное одеяло до самого подбородка и стала ждать. Хохот в кают‑компании звучал все громче: похоже, бутылка бренди доживала последние минуты. Через некоторое время послышались тяжелые нетвердые шаги — брат пробирался мимо, в свою каюту, — и наступила тишина, нарушаемая лишь скрипом и стуком незакрепленных снастей качающегося на волнах корабля.
Робин была так возбуждена от страха и нетерпения, что уснуть не боялась, однако время тянулось утомительно медленно. Она то и дело приоткрывала заслонку фонаря, чтобы взглянуть на карманные часы, но стрелки, казалось, стояли на месте. В два часа ночи, когда человеческое тело и дух настоятельнее всего требуют отдыха, девушка тихонько поднялась с койки, подняла затемненный фонарь и двинулась к двери. Железный засов грохнул, словно ружейный залп, и Робин выскользнула из каюты.
В каюте чадила одинокая масляная лампа, отбрасывая на деревянные переборки скользящие тени. Бутылка из‑под бренди валялась на полу, перекатываясь взад‑вперед в такт качке. Девушка стянула ботинки и, оставив их у входа, босиком пересекла кают‑компанию. Дальше начинался коридор, ведущий в кормовую часть судна.
Задыхаясь, словно от долгого бега, Робин остановилась и приподняла заслонку, направляя тонкий луч фонаря в темноту. Дверь в капитанскую каюту была закрыта. Девушка осторожно двинулась вперед, ощупывая одной рукой переборку, пока пальцы не охватили медную дверную ручку.
— Помоги, Господи, — шепнула Робин, невыносимо медленно поворачивая ее.
Дверь подалась, приоткрывшись на дюйм. В сумраке каюты виднелось окошко для дублирующего компаса, проделанное в палубе, чтобы даже лежа в койке капитан мог определить курс корабля. Компас освещался тусклым желтым светом штурвального фонаря, и его отблеск позволял что‑то разглядеть и в глубине помещения.
Темный полог скрывал койку; мебели было немного. Слева виднелись запертые дверцы оружейного сейфа, а дальше — ряд крючков, на которых висел плащ и одежда, в которой капитан сидел за ужином. Напротив двери стоял массивный стол красного дерева с подставками для медных навигационных приборов, секстанта, линейки и циркулей; над ним на стене висели барометр и корабельный хронометр.
Очевидно, раздеваясь, капитан выложил все из карманов на стол. Между морскими картами и судовыми документами валялись складной нож, серебряный портсигар, крошечный инкрустированный золотом карманный пистолет из тех, что предпочитают профессиональные игроки, пара тяжелых игральных костей из слоновой кости — видимо, Зуга и капитан снова принялись за игру — и, наконец, самое главное, то, что она и надеялась найти, — связка корабельных ключей, которую Сент‑Джон носил на поясе.
Приоткрывая дверь дюйм за дюймом, Робин не сводила глаз с темной ниши у правой стены. От качки полог слегка колыхался, и у девушки заколотилось сердце — казалось, что некто вот‑вот выскочит и набросится на нее. Дверь приоткрылась достаточно, и пришлось собрать все силы, чтобы сделать первый шаг.
На полпути к столу она застыла на месте. Койка была совсем рядом, до нее можно было дотронуться. В узком просвете меж завес виднелся блеск обнаженного тела, слышалось глубокое ровное дыхание спящего. Слегка успокоившись, Робин поспешно скользнула к столу.
Она понятия не имела, какие из ключей отпирают дверь лазарета и люк, ведущий в главный трюм. Оставалось забрать всю тяжелую связку, а значит, предстояло вернуться сюда. Хватит ли храбрости? Рука задрожала, ключи громко звякнули. Робин прижала добычу к груди, в ужасе уставившись на полог. Никто не шевелился, и она на цыпочках скользнула к выходу.
Едва дверь закрылась, Мунго Сент‑Джон приподнялся на локте и резко отдернул полог. Секунду‑другую он прислушивался, потом вскочил, метнулся к столу и осмотрел то, что лежало сверху.
— Ключи! — прошипел он, быстро натягивая брюки.
Выдвинув ящик стола, капитан приподнял крышку шкатулки палисандрового дерева, достал пару длинноствольных дуэльных пистолетов и сунул их за пояс.
Ключ от двери лазарета удалось найти с третьей попытки. Дверь поддалась неохотно, издав пронзительный скрип, который прозвучал будто сигнал горна, зовущий в атаку тяжелую кавалерию.
Робин поспешно заперла за собой дверь и облегченно вздохнула: за ней никто не войдет. Она отодвинула заслонку фонаря и быстро осмотрелась.
Так называемый лазарет фактически был кладовой для хранения личной провизии офицеров. С крючков на потолке свисали копченые окорока и колбасы, на полках громоздились толстые круги сыра, ящики с консервами, стояли черные бутыли, запечатанные воском. За мешками с мукой и рисом виднелся еще один люк, запертый на мощный засов, на котором в придачу висел замок размером с два кулака.
Под стать замку оказался и ключ — огромный, с палец толщиной. С трудом сдвинув с места тяжелый люк, Робин на корточках пролезла в низкий проем.
До палубы донесся деревянный скрежет. Мунго Сент‑Джон тихо сбежал по ступеням к двери лазарета. Сжимая в руке пистолет со взведенным курком, он приложил ухо к дубовой обшивке и прислушался.
— Черт побери!
Он дернул дверную ручку, но дверь была заперта. Капитан кинулся наверх, в каюту первого помощника.
Едва он коснулся массивного мускулистого плеча, как Типпу раскрыл глаза, которые блеснули во мраке, как у дикого зверя.