— Ну что ты, Лена, мы с Верочкой весьма скромно, в день по одному, — честно врала Татьяна Васильевна, сама изрядно располневшая и очень мало напоминавшая ту бледную тень скорби, впервые увиденную Стрижом в громадном доме Сорокиных прошлой весною. На нее даже стали заглядываться некоторые пенсионеры помоложе, целыми днями протирающие засаленными галифе скамейки на Приморском бульваре.
— По четыре, а не по одному, — честно признавалась внучка, патологически не умеющая врать.
— Ну Верочка, мы же с тобой договаривались! — сокрушенно всплескивала руками седовласая лгунья.
— А еще четыре пломбира, два эскимо и большую шоколадку с Дюймовочкой, — продолжала разоблачать бабушку кругленькая как медвежонок коала девчонка.
Вот припомнив все это, и улыбался Стриж.
— Ты сегодня останешься? — спросил он жену.
Та кивнула головой.
— Конечно.
— Тогда тем более. Располагайтесь как дома, отсыпайтесь. А завтра — все море только ваше.
— Зоя, пойдем, я тебе расскажу, где что лежит, — позвала девушку Лена, и вытащив из сумки ключ, вывела ее из палаты.
Оставшись с глазу на глаз, Андрей обернулся к Стрижу.
— Ну, а теперь рассказывай, как все было?
Стриж коротко поведал ему загадочную историю с «БМВ». Андрей сразу встревожился.
— Это что, они просто так пальнули, из баловства, или специально за тобой охотились?
— Не знаю, ничего не знаю. Сам всю голову сломал.
— Ладно, разберемся. Но тебе бы надо поберечься. — И пожав на прощание руку, он вышел в коридор, где его ждали уже потерявшие терпение женщины.
4
В тот же вечер Ленка поругалась с дежурным врачом, попытавшимся положить в палату к Стрижу хорошо «отметеленного» алкаша, еще не отошедшего от принятого накануне избиения «наркоза» и продолжавшего машинально буянить. Все-таки отстояв свое место под солнцем, она вернулась вся взвинченная, плюхнулась на жалобно застонавшую под ней кровать и голосом, еще полным огня, обратилась к мужу:
— Нет, все палаты полупустые, так ему надо непременно сюда его положить! Человеку нужен покой, а ему такого соседа подсовывают! Даже отсюда слышно, как надрывается.
Из коридора действительно доносился какой-то рев с беспрерывным матом.
Стриж с нежностью смотрел на жену. А ведь совсем недавно он чуть было не потерял ее, и виноват в том был только сам.
Спустя три недели после событий со Шварцем Стриж посетил его любовницу, Веру. Заглянул на часок, не больше, а ушел только утром. Как в полусне отработав день, он на каком-то автопилоте вернулся к заветной двери с номером восемь в доме на Приморском бульваре. И только подняв руку к звонку, Стриж остановился. Куда он идет, зачем? С этой роскошной женщиной он никогда не создаст семью. Содержать ее в силах или банкир, или бандит. Первым он быть не мог, вторым не хотел. Стриж получил свою плату за хорошо проделанную работу — смерть Шварца, освободившую Веру от грубых ласк культуриста. Пора и честь знать. Анатолий понимал все это рассудком, но дурная, животная страсть тянула его к этой красивой и ненасытной женщине.
В тот вечер он все-таки не позвонил, ушел домой. Но все его внутреннее неспокойство выплеснулось на несчастную Ленку. Стриж стал раздражителен, невнимателен, даже груб в общении с ней. Врожденным женским чутьем она сразу поняла, в чем дело. Ночами Анатолий был особенно неистов, но Лена чувствовала, что в этот момент он мыслями с другой женщиной, и именно чужачку представляет на ее месте. Поневоле она стала резка, в доме часто начали вспыхивать мелкие ссоры из ничего, так, лишь бы был повод. Дело стремительно шло к разводу, и только неожиданная болезнь дочери остановила их. Вера, словно чувствуя углубившийся в семье разлом, в одночасье слегла. Температура, стала задыхаться. Оказалось — дифтерия.
Этот месяц суетливого бестолкового ожидания в приемном покое инфекционной больницы, ощущение полного бессилия изменить что-то, — все это поневоле заставило их задуматься о судьбе девочки в случае развода. Живым укором стояла перед ними бледная, исхудавшая Верочка в окне на втором этаже больницы с тряпичной старенькой куклой, бессменной утешительницей не одного поколения больных детей. И потихонечку, сам собой конфликт как-то затих, хотя что-то по-прежнему еще тлело в душе Елены. Одним из проявлений этого стала ее чрезмерная ревность. Если раньше она прорывалась от случая к случаю, то теперь вошла в систему. Образ жизни, который вел Стриж, в немалой степени сопутствовал раздутию огня. Постоянные ночные дежурства, выезды на сессию в другой город, занятия, которые он вел в секции бокса с пацанами, — все это оставляло мало места для тихого семейного счастья.
И все-таки теперь, оставшись с глазу на глаз с Ленкой, Стриж опять понял, что по-прежнему любит ее. Та, другая, более красивая и молодая, как-то потихонечку ушла в тень. Сейчас он любовался своеобразной красотой жены, ее темными, бездонной глубины глазами, особенно красивыми именно в такие моменты проявления сильных эмоций. Ленка же, поймав его странный взгляд, спросила:
— Ты чего?
Он молча поманил ее пальцем. Жена, недоумевая, подошла, нагнулась, он обхватил ее за шею и припал к удивительно красивым, единственным и неповторимым губам. Она попробовала сопротивляться, но скоро оставила эти глупые попытки…
Идиллию нарушил дипломатичный кашель со стороны тихонько открывшейся в это время двери. Ленка вырвалась из объятий и, ойкнув, отскочила к окну, успев до пунцовости покраснеть.
— Я, конечно, извиняюсь, но мне нужен Стрижов Анатолий… — Неожиданный посетитель, не видимый Стрижу, лежавшему спиной к двери, судя по звукам, полистал какие-то бумаги и закончил: — Васильевич.
— И что вам требуется? — не слишком любезно отозвался Анатолий, пристально наблюдавший за тем, как Ленка с помощью свежего вечернего воздуха пытается вернуть своему лицу естественный цвет.
— Я из милиции, в связи с вашей аварией.
— Ну что ж, проходите, — со вздохом ответил Стриж, вынужденный отказаться от некоторых нескромных намерений.
Вошедший мягко прошествовал по палате и, пододвинув стул к тумбочке в ногах у Стрижа, разместился там со своими бумагами.
— Меня зовут Пименов, Василий Макарович, капитан. Вы, насколько я понял, Стрижов, а… — тут он покосился в сторону Ленки.
— А это моя жена, Сорокина Елена, — докончил за него Стриж.
Лена наконец отошла от окошка и, усевшись на кровать, приготовилась слушать речи позднего посетителя. Лицо ее слегка остыло, но не настолько, чтобы соответствовать стандарту истинной леди.
— Очень приятно. — Наклонив свою голову в поклоне, милиционер продемонстрировал Ленке прогрессирующую фазу своего облысения. Нет, волосы еще прикрывали его макушку, но сгребать их туда приходилось издалека. На вид ему было под сорок, среднего роста, хорошо и много кушающий, с круглым добродушным лицом и не слишком густыми усиками. Достав из папки бумаги, он поправил сползающий с плеч белый халат и приступил к процедуре составления протокола. Процедуру эту Стриж ненавидел до тошноты, и прикрыв глаза, он сдержанно отвечал на все анкетные данные.
— Ну что ж, теперь по существу дела. Во сколько все это произошло?
— Минут пятнадцать шестого, — ответил Стриж и, готовясь к длинному разговору, поудобней устроился на подушках с помощью кинувшейся на помощь Ленки.
— Так, значит, с полчаса вы пролежали. В «скорую» сообщили без пятнадцати шесть, а ровно в шесть подъехала машина ГАИ. Откуда вы ехали?
— Из спортлагеря «Эдельвейс», у меня там сын.
— Понятно. А что так рано?
— Надо было заехать домой, к восьми на работу.
— Ясно. Это перед дорогой не употребляли? — Пименов с усмешкой показал оттопыренный мизинец правой руки.
— Нет, — улыбнулся в ответ и Стриж. — Я этим не увлекаюсь.