— Вы только что из Англии? — спросила она. — А вы видели принцессу Мэри? Ой, такая красивая! Так прелесть!
Как же она расцвела! Она стала его любимицей, и всякий раз, проходя мимо нее по палубе, он подмигивал ей так весело, что она заливисто хохотала.
— А как тебя зовут? — спросила она.
— Том.
— А где твоя каюта?
Он показал ей.
Она засмеялась:
— Ха-ха-ха-ха-ха! Ну, прямо хижина дяди Тома!
Он подмигнул.
— Ой! Ой! Я так плакала над «Хижиной дяди Тома»! Ева… она такая… такая… милая девочка! Так прелесть!
С этого момента она прозвала старого моряка в синем кителе дядей Томом, а поскольку для детей любой взрослый — либо дядя, либо тетя, то и они прозвали его дядей Томом. И ему это понравилось.
«Носорог» был транспорт, и вскоре на борт взошла армейская рота под началом главного сержанта, который разделил ее на две части.
— Вы, парни, пойдете на острый конец судна, а вы — на тупой.
Моряки смотрели саркастически. О, как же они были саркастичны! Даже дядя Том улыбался в бороду.
— Темной народ эти сухопутные, — поведал он мне, качая головой.
Сержант его услышал.
— Ну, ты, темной-лесной! — бросил он ему. — Займись лучше своим темным делом, черт тебя дери!
Мы шли вперед. Со стороны носа доносился размеренный бесстрастный стук шатуна. Мы шли вперед. Земля отдалялась, и мы скользили все дальше и дальше по ветру, по зеленому зеркалу моря.
— Ой, зеленое-зеленое море! — воскликнула Наташа, сияя глазами цвета морской волны.
Повсюду были заметны следы того, что военное министерство внезапно потеряло к нам интерес. Выделенный транспорт был явно неустойчив и кренился с боку на бок.
За обедом я увидел рядом русского генерал-майора с шальными тусклыми глазами и длинными черными ногтями, который сказал, что возвратился в Шанхай из Гонконга, но потом, по зрелом размышлении, решил вернуться, не сходя на берег, обратно в Гонконг. Я узнал его: это был человек, который однажды нанес мне новогодний визит и сидел в передней рядом с другими безумцами. Его глаза были едва ли не безумны, а речи — бессвязны. Когда разразилась революция, он, царский генерал, перешел на сторону повстанцев и принял команду революционных частей; потом его нервы сдали, и ныне он бездумно и бесцельно скитается по свету. Если он и был безумен, то в его безумии не было никакой системы. Жил он тем, что выписывал долговые расписки в каждом порту, где останавливался. В одном месте, где его расписку не приняли, он взял напрокат рояль и затем продал его, использовав вырученные деньги на выпутывание из ситуации. На его взгляд, для достижения цели все средства были хороши. Но, выслушивая его неделю за неделей, до меня, наконец, дошло, что как раз эта самая цель и есть самое слабое его звено. Будучи допрошен с пристрастием, он признал, что презирает программы, но верит в то, что можно жить день за днем, прислушиваясь к диктату своей сложной личности. На вопрос, как он совместит этот взгляд со своими идеалистическими воззрениями на государственную службу, он отвечал, что презирает государство.
Во время обеда Гарри отпускал громкие замечания насчет пассажиров:
— Тот мальчик — придурок.
— Гарри! — возмутилась тетя Тереза.
— Ш-ш! — шикнула тетя Молли.
Генеральские ногти отняли у нас аппетит, и я попробовал дипломатично отвлечь разговор:
— У китайцев необычайно длинные ногти.
— Это знак принадлежности к аристократии, — самодовольно ответил он. — Чтобы показать, что они не работают.
— Но они черные!
— Какая разница? Цвет несуществен.
Генерал признался в том, что в жизни не принимал ванны.
— Потому что, — пояснил он, — сегодня ванна, завтра ванна, — этак все поры откроются.
За обедом он внезапно стал слезлив и меланхоличен. Оглядывая свои руки и одежду, он произнес:
— Как я пал! Мои нервы совсем расстроились. Меня мотает с одного конца света на другой.
Глаза его были полны слез.
Война — необычайно глупое дело — ведется глупыми людьми (поскольку все умные люди прилагают ум, чтобы ее окончить); и люди, которые обычно остаются в тени, выходят на свет и организуют «секретную службу», чьи агенты проводят время в рассылке друг другу сведений о разного рода безумцах и невинных, а вице-консулы и так называемые специалисты по техническому контролю предпринимают все усилия для того, чтобы вставить палки в колеса миропорядку через годы после того, как война кончилась. И один такой чокнутый — думаю, Филип Браун — доложил о нашем друге-генерале, еще один тронутый известил МИД, МИД оповестил Адмиралтейство и военное министерство, и ревностные чиновники пошли рассыпать друг другу сведения об этом «опасном революционере».