Прошел дядя Том и подмигнул. Она залилась восхищенным смехом. После уроков она бежала за ним и просила:
— Поиграй со мной! Ну, пожалуйста!
Она рассказала ему все про маленького лорда Фонтаныроя. Пальцы дяди Тома хрустели, когда он сгибал их, а все потому, что, как он объяснил, у него был ревматизм.
— Ой, дядя Том, ты такой смешной!
И она придумала для него новое прозвище — дядя Риматизм, потому что, как она объяснила, «у него все косточки хрустят». Гарри и Нора тоже ужасно заинтересовались в этом хрусте косточек дяди Риматизма и с трепетом слушали хруст суставов старого моряка. По их просьбе он должен был постоянно ими хрустеть.
Чем дальше на запад мы углублялись, тем смуглее становились желтые китайские физиономии, тем правильнее становились их черты, все больше и больше походя на лица моих худощавых друзей из Индии, с которыми я учился в Оксфорде. Это была постепенно меняющаяся панорама, все более заметная в каждом порту, куда мы заходили, благодарная тема для размышлений, в которых огромный океанский лайнер, уменьшенный до миниатюрных размеров моим воображением, преодолевал беспокойный океан где-то между малайским побережьем и островом Цейлон.
Море успокоилось, выглянуло солнце, сияющее, как улыбка. Я закрыл глаза, и бриз, напоенный живостью моря, дохнул мне в лицо; я задремал в остром наслаждении. Мне приснился капитан Негодяев, просящий занять ему 50 фунтов, — и я проснулся.
В Коломбо русского генерала вновь задержали на борту как опасного революционера. Штабной офицер, прибывший на катере с этим приказом, употребил всю свою хитрость на избавление от британского генерала, и наутро мы все отправились на берег. Ах, Цейлонское море! Ах, тропическая ночь! Рано утром спускаешься на рикше к зеленому ревущему, играющему бликами океану, то набегающему на берег, то отступающему, то снова набегающему и отступающему. Танцы в отеле «Галль Фас». И снова тропическая ночь с большой бледной луной, и пальмовый лес ухмыляется нам из-за спины, и освещенный корабль ждет на вахте, терпеливо ждет. Чего мы ждали? Смерти? Она подкрадется на четвереньках и — раз! — заберет нас всех, по очереди.
Мы собрались на верхней палубе «Носорога», пока корабль осторожно шел мимо ярких, омытых пеной волноломов и залитых солнцем пляжей Коломбо, устремляясь в открытое море. Океан вздымался зелеными валами, чьи гребешки отблескивали; кружащие, кричащие чайки то взмывали под небеса, то качались на волнах. Сильвия стояла рядом и смотрела на меня.
— С этим ветхим бантом ты похож на второразрядного поэта. Дай-ка завяжу.
Я почувствовал прикосновение ее нежных пальцев на шее и ощутил аромат ее волос, и это напомнило мне, как мы танцевали в отеле предыдущим вечером, принесло рой неуловимых ощущений, напомнило тропические ночи, расстроенные планы, любовь, которая преобразилась для меня, как ничто другое, и это странное путешествие вокруг света; и я понял, что мы будем долго вместе, и цветок нашего счастья еще расцветет.
Начиналась качка.
Русский генерал больше не имел планов. Не прокатиться ли ему до Египта — поглядеть, что там новенького в Порт-Саиде?
— Думаю, Черчилль и Ллойд-Джордж сейчас советуются, что со мной делать, — поделился он со мной, — и, полагаю, они отведут мне резиденцию — скорее всего, в Лондоне, в каковом случае я обращусь за вашими услугами в качестве моего адъютанта.
В четверг вечером на борту было запланировано устроить бал-маскарад, и я придумал нарядиться пугалом. Нору мое появление развлекло, Наташа пришла в восторг — даже захлопала в ладоши: «Ой! Ой! Глядите! Пугало огородное! Глядите! Пугало!» — а Гарри отнесся с полным презрением к моему спектаклю. «Глупо», — бросил он. Но во вторник капитана Негодяева снова обуяла мания преследования, он приказал жене и дочери одеваться, чтобы бежать в любой момент, и они сидели в шубах в кают-компании. Госпожа Негодяева, казалось, послушно играет некую роль, необходимость которой не оспаривалась, а Наташа была сконфужена нашим присутствием, немного пристыжена тем, что должна участвовать в этом странном ритуале. Громадный, зеленый океан был спокоен и гладок. Лайнер бесшумно скользил среди шапок пены. Весь долгий день напролет мы лежали в шезлонгах и глядели на простиравшееся вокруг море. Мы не видели земли многие сутки, и на многие сутки не было надежды на то, что мы ее увидим. Наташа и Нора славно играли вместе, а Бабби всегда играла одна. Гарри же, который держался презрительно, особняком, руки в карманах, и не выказывал особого интереса к их играм, время от времени совершал неожиданные налеты на их игрушечные домики, опрокидывал их, — и тогда пронзительные крики «Гарри! Гарри!» неслись тогда над тихим зеркалом Индийского океана.