— Зачем ограничиваться одной землей? Почему бы не вся вселенная, весь космос?
Я остановился и задумался.
— Я — за.
Он посмотрел на меня.
— Но куда все это денется? Все души и так далее?
— Куда? Почиют.
— А что сделает Бог? — спросил он.
— И Бог туда же.
— Это невозможно, — произнес он, поразмыслив.
— А!
— А!
Мне он нравится, он из людей интеллектуальных, но по некоторым причинам наши интеллектуальные беседы обыкновенно заканчиваются самым унылым и практическим способом; вот и сейчас он проводил меня до моей каюты, весь лучась улыбкой, и вышел оттуда со смятой пятифунтовой банкнотой в руке, беззаботно произнеся:
— Уладим это на той неделе, даю свое слово, — а до этого он выдал мне долговую расписку, подписавшись: «Питер Негодяев». Ненавижу обобщения, от меня последнего можно услышать ошибочное мнение, что все русские обязательно люди непрактичные: но, вообще-то говоря, я бы дал такой совет: пусть ни один шотландец по возможности не дает в долг русскому.
Покончив с этим делом, мы вернулись на палубу и продолжили нашу беседу о высоких материях.
— Если нет вечности сейчас, — сказал он, — то человечество может создать ее после нас. Как знать?
— Да, те, кто когда-то страдал, любил и вернулся к первоисточнику, могут однажды нас искупить. Труба, которая воскресит нас, может быть произведена в Бирмингеме или Массачусетсе: какая разница? Прозвучит последняя труба, но мы не предстанем пред Богом, — ибо сами им и будем.
Подошла Сильвия.
— Я рассказывал, дорогая, о массачусетской трубе?
— Ты рассказывал о какой-то трубе, но я ничего не поняла. Мне надоедает тебя слушать. Дорогой, ты становишься страшно занудлив.
Пришла Берта передать капитану Негодяеву, что жена зовет его вниз — Наташе снова стало хуже. Он спешно ушел. Русский генерал, издалека следивший за нами (он не разговаривал с капитаном Негодяевым) теперь подошел спросить, в чем дело.
— Загромоздили детские мозги всякой ерундой, — ответил я. — Вот в чем все дело. И теперь, кажется, нервный срыв.
— Но вы тоже давали ей уроки.
— Я только притворялся, чтобы успокоить родителей, а сам рассказывал ей разные веселые истории. Она уже восхитительно говорит по-английски. Не знаю, чего они хотят.
— Они себя не знают, — радостно ответил он.
— Вот ребенок с самыми деликатными чувствами, а вы забиваете ему голову арифметикой! И теперь она серьезно больна.
— Не от этого.
— Очень даже от этого.
— Чепуха.
— Ничего не чепуха.
Неожиданно перейдя на английский, он рявкнул:
— Так говорить — сплошная инфантерия!
Генерал учил английский без посторонней помощи, полагаясь исключительно на свои умозаключения — процесс небезопасный. Поэтому, наткнувшись в словаре на слово «infant» и сделав правильный вывод, что это слово сходно с испанским словом «infanta», что означает «ребенок», он решил (на этот раз неправильно), что «ребячество» будет по-английски «инфантерия». Так что частенько он замечал:
— Социализм сейчас еще на стадии инфантерии.
Я пробовал его поправлять: бесполезно — он все знал сам. К слову сказать, можно было бы подумать, что он, пехотинец, знает, как правильно назвать пехоту по-английски. Он звал ее, как и по-русски, — infantería. Вот и сейчас, обозлившись на меня и желая сказать, что я ребячусь, он произнес:
— Так говорить — сплошная инфантерия!
— Генерал! — воскликнул я. — Генерал, вы мне поверите, если я скажу вам, что вы…
— Сплошная инфантерия! — крикнул он. — Инфантерия, и ничего больше!
— Вообще-то я знаю больше вашего.
— Вы? Да вы… даже не англичанин… а полиглот!
Этого я, по правде говоря, не люблю. Интернациональный во взглядах — не люблю я этого. Если бы вы родились в Японии, выросли в России и вдобавок ко всему носили бы фамилию Дьяболох, вам бы хотелось быть англичанином. Когда вовремя военных действий я следовал со своей частью по Ирландии, и какая-то старуха крикнула мне: «Английская свинья!» — я был в восторге, я был польщен, обрадован, охвачен тайной гордостью.
— Дурень! — сказал я. — Мой отец родился в Манчестере, а мать — в Йорке.
— Так я и думал. Йоркширская свинья!
Повисло молчание. Появился британский генерал в своих белых теннисных туфлях, не сводящий глаз с русского генерала, и остановился посмотреть.