— Осторожно, ступеньки, милая, — заботливо произнес я, когда мы пристали к борту и карабкались по скользкому трапу на квартердек.
Я знаю, мне казалось тогда, что было нечто неописуемо жалкое в том, как мы стояли на якоре в убывающем солнечном свете этого жаркого дня, — бесшумное скольжение в тихую гавань, неподвижную, как судьба. Какие места были в мире. Какие города! Аден, кулисы мира. Сильвия оперлась на перила и смотрела, и я рядом — тоже. Она вдруг заплакала, тихо и горестно, сама не зная почему. А когда пароход, бесшумно скользя, вдруг встал в этом бесхитростном застывшем влажном воздухе и желтой воде, она взглянула на меня, словно ожидая, что я знаю, что она чувствует. Скотли тоже смотрел. Медленно покачал головой:
— Вот же дыра!
Мы поужинали на борту, а после ужина пересекли на катере теплую, кишащую акулами полоску воды и сошли на унылый берег. Ни деревца, ни полоски травы. Солнце погрузилось в море, но прожаренная пустынная земля еще дышала жаром, и когда, ведя на полной скорости машину сквозь темную ночь, я высунул руку в окно, мне показалось, что я сунул ее в печь. Сзади дышала на нас Сахара. Ночь как будто удушила луну. Русский генерал, которому не разрешили сойти на берег (не то он, чего доброго, взбунтует лояльных арабов), попросил меня купить ему пачку табаку. Покончив с этим, мы посетили знаменитые резервуары, по преданию построенные царем Соломоном, — миновали множество лестничных маршей и вступили под просторные своды, стократно отражающие наши шаги и даже шепот. Ночь была черна, Аден был темным рвом. Машина набирала скорость. Мы возвратились на берег — и на пароход.
В середине Красного моря Сильвия мечтала о том, как было бы замечательно пуститься вместе в прекрасное путешествие.
— Дорогая, даже в мечтах нужно соблюдать некоторую меру реальности. Какой толк от мечтаний о наших будущих путешествиях? Мы сейчас как раз совершаем одно и… и не очень-то похоже на то, что нам оно ужасно нравится.
— Ты просто пользуешься мной для собственного удобства.
— Неудобства.
— Поцелуй меня; ты совсем меня не целуешь.
— Сегодня поцелуй, завтра поцелуй. Как это тебя не утомляет?
— Ты сегодня встал не с той ноги, дорогой.
— Вполне возможно. Вполне возможно. У меня сегодня утром капитан Негодяев занял 7 фунтов. — Я вытащил записную книжку, чтобы проверить, сколько осталось, и неожиданно из нее выпала карточка:
— Что это, дорогой, дай посмотреть.
— А, это был прекрасный вечер.
— Да, был. Лучше всех тех, что были у нас с тех пор.
— Да.
— Дорогой, что с нами будет, когда мы вернемся в Европу? Ты когда-нибудь об этом думал?
Я вздохнул.
— Бывают в жизни такие стечения обстоятельств, когда ты не знаешь и не хочешь знать, что будет потом.
— Но я хочу знать!
— Вот именно. Такой же болезненный, нездоровый аппетит я с сожалением подмечал у читателей романов. Откуда мне знать? Жизнь не кончается ничем иным, кроме смерти, — поэтому, когда этот пароход достигнет берегов Англии, завершится некий групповой этап в нашем индивидуальном существовании.
— Ты говоришь менторским тоном, — пожаловалась она.
— Мне нравится легкая степень неопределенности касательно нашего будущего.
— Гюстав, — произнесла она и замолчала.
— Экстрадиция Гюстава может оказаться дорогостоящим делом.
— Нет. Как только я попаду в Лондон, я встречусь с моим адвокатом, чтобы немедленно начать развод.
— На каком основании?
Она подумала.
— Дезертирство.
— О!
— Восстановление супружеских прав, — добавила она со знанием дела.
— Зачем же разводиться? Он хороший человек.
— Но я хочу выйти за тебя.
— Он может умереть от гидрофобии. Подожди немного.
— Когда?
— Может, скоро. Все в руках Господа — и тети Терезы.
Она задумалась, помолчала.
— Если ты так и будешь любить меня, а я — тебя, то чего нам еще хотеть?
— Ну да, верно, и мы будем любить, любить и любить!
Она заворковала по-голубиному.
Из Порт-Саида я, Сильвия и дядя Эммануил отправились в Каир. На перроне я увидел «Первое и последнее» Уэллса и купил эту книгу.
— Купи мне «Дэйли мэйл», дорогой, — попросила Сильвия.
Жаркое, изматывающее путешествие. Вагон-ресторан, как и везде, только официанты — арабы в красных фесках. Метрдотель, который, кажется, считал, что с обедом нужно побыстрее расправиться, чтобы накрыть стол для другого обеда, а после того — для третьего, призвал нас побыстрее занять наши места, и официанты, понукаемые им, прогнали нас через весь обед. Человек, сидевший рядом со мной, подмигнул.