— Доставлен на аэроплане прямиком из Парижа, — говорил он.
Я похолодел.
Сильвия опасно колебалась.
— Мне, право, не хочется сразу всего цыпленка. Я буду крылышко, — наконец, произнесла она. Я облегченно вздохнул.
— Но крылышко больше цыпленка, мадам, — сказал этот черт. Мне страстно захотелось, чтобы он объяснил это курьезное математическое извращение, но скрытое чувство рыцарства остановило меня. Я испытывал желание огреть его дубиной. Но цивилизованность принуждала меня продолжать сносить муки молча. «Убирайся! — шептал я про себя. — Убирайся прочь!» Но сам продолжал сидеть, смирившись. Только левое веко немного задергалось.
— Ну, хорошо, — сказала она. — Тогда я возьму целого цыпленка.
Пятьсот рублей! Два фунта десять шиллингов за одного цыпленка! Дедушка поднял лохматые брови. И я уже нарисовал себе, как, без ограничений на заключение выгодного брака, я, в одних подтяжках, без пиджака, увещеваю свою жену урезать ее преступные расходы.
В меню было несколько видов мороженого по «доступной цене», но Сильвия выбрала дурацкое блюдо под названием Pêche Melba — и соответственно более дорогое.
— Какое вино, дорогая?
— Французское, — ответила она.
— Но какого сорта?
— Белое, дорогой.
Метрдотель наклонился над винной картой и указал на вина, стоимость которых была в два раза выше стоимости тех, на которые он не указывал.
— Так какого же сорта?
— Сладкое. Самое сладкое.
И, по мнению метрдотеля, самому сладкому вину соответствовала самая высокая цена.
Как же я ненавижу экстравагантные напитки! Как ненавижу экстравагантную еду! Если бы выбирать сейчас выпало мне, я бы выбрал яичницу с беконом и горячее молоко.
— Да, это сгодится, — сказала она.
Метрдотель, поклонившись, сунул свою салфетку под мышку и удалился с видом человека, чья работа выполнена. Оркестр заиграл веселый вальс, но в моей душе царила темнота.
— В чем дело, дорогой? — осведомилась она.
— Этот суп, — сказал я. — Он ужасно горячий. И почему я должен есть суп?
— Ты же ешь суп дома.
— Дома ем… есть он или его нет… в смысле, я ем его… не знаю… потому что он есть. Автоматически.
— Тогда ешь его здесь, как ты ешь его дома, — сказала она. — Автоматически.
— Но здесь… о, все равно!
Разложив салфетку на коленях, она быстро сплела пальцы и, немного наклонившись, закрыв глаза, спешно пробормотала молитву. Потом она принялась за суп, мечтательно поводя глазами.
В это время вернулся метрдотель:
— Сожалею, мадам, но целых цыплят не осталось. Только крылышки.
И в тот же миг музыка показалась мне страшно веселой.
— Встряхнись, — сказал я.
— В таком случае, — произнесла она, медленно оправляясь от удара, — я возьму что-нибудь другое.
Перед нами сидели две женщины лет двадцати.
— Взгляни-ка на тех бабулек, — громко предложила Сильвия.
— Сильвия!
Она улыбнулась прекрасной застенчивой улыбкой: рот остался закрыт, только губы приподнялись и немного обнажили зубы. Восхитительная улыбка.
Она поводила глазами и много говорила сама с собой, воркуя, как голубка. Я чувствовал, что она хочет, чтобы я сделал ей предложение, но стыдилась спросить.
— Майор Скотли, — сказала она, покраснев, — думал, что… что… что мы… что ты… мой, одним словом, мой жених. — И густо покраснела.
— Он хороший человек, Скотли, — произнес я. И она покраснела вновь. С собой у нее было письмо от человека, который когда-то сделал ей в Японии предложение.
— Прочти, — сказала она. Письмо, сразу начинавшееся весьма решительно, заканчивалось словами: «Если цена на каучук упадет хоть на грош, я разорюсь». — Он сейчас торгует каучуком, — пояснила она, — где-то в Канаде, место под названием Конго или что-то вроде того…
— Ты имеешь в виду Африку?
— Да-да.
— Кто он? Англичанин? Американец?
— Канадец.
— Где ты с ним познакомилась?
— В Токио, на танцах.
— И?
— Он хотел на мне жениться. — Она опустила ресницы. — Он меня любил.
— А ты?
Она ответила не сразу.
— Он был очень похож на тебя.
— Это не оправдание.