— Еще хляба, мамочка.
— Скажи «пожалуйста».
— Пожалуйста.
— Ну не замарашка? — заметил Скотли, тяжело кивнул и загоготал.
Голубые, цвета незабудки, глаза Гарри соответствовали светло-сиреневой каемке чашки, из которой он пил, зажав чашку с блюдцем в своих маленьких кулачках и водя взглядом поверх чашки по всей комнате.
Закончив есть, Нора сползла с кресла, и тотчас же раздался топоток ее ног. Наташа побежала за ней:
— Эй, Норкин!
Ноги Норы в чем-то работали по принципу гребного винта — довольно ровно, но не соразмеряя свой темп с особенностями поверхности, поэтому частенько из-за внезапного отсутствия сопротивления они продолжали крутиться в воздухе с неожиданной скоростью, как гребной винт, появляющийся вдруг из-под воды. Тем же непоследовательным путем она врезалась в тетин столик с лекарствами, что было чересчур для нервов тети Терезы. И тетя Тереза не преминула высказать Норе, какой милой и послушной девочкой была она сама, тетя Тереза, когда ей было столько же лет, сколько Норе. На ту это, кажется, совершенно не подействовало, и пока тетя Тереза поучала ее, она делала руками весьма осмысленные движения, словно собираясь взлететь. Тетя Молли, усталая и рассерженная шумными детьми, присев на минутку, пустилась в нежные воспоминания о собственном детстве. Тетя Тереза с Бертой демонстрировали вежливое, но неубедительное изумление этим признаниям. Одна женщина из Красноярска, рассказывала тетя Молли, как-то организовала конкурс рисования, и Гарри выиграл первый приз.
— Подумать только! — протянула тетя Тереза, на секунду роняя свое вязание, по которому она была мастер.
— А когда Бабби был один годик, на наш вопрос: «Что у Бабби есть хорошего?», она отвечала: «Хороший аппетит».
— Подумать только… замечательно, — реагировала тетя Тереза и тут же принималась считать петли.
— Charmant, — откликалась Берта.
— Когда Норе едва исполнилось два года, я ее спросила однажды: «Ты меня любишь?» А она говорит: «А ты хотела бы, чтобы я тебя любила?» «Да, хотела бы». Тут она говорит: «Ну, тогда я люблю тебя нежно».
Берта заулыбалась и замурлыкала, как кошка, а тетя Тереза сначала пересчитала петли.
— Подумать только! — произнесла она после этого с запоздалой улыбкой.
— Ну, Бабби, — протянула тетя Тереза, — ты хорошая девочка? Ты любишь свою мамочку?
— Да, очень сильно. У меня колясочка, и все мои собачки могут в ней кататься, потому что если они будут просто бегать и ходить, то ведь они станут совсем худенькими.
Дядя Люси, стыдясь навязанной ему праздности, расхаживал всюду с молотком, долотом и тяжелой совестью, изо всех сил пытаясь быть полезным. Он поднялся ко мне на чердак и, увидев мою пишущую машинку, сказал, что может построить такой электрический аппарат, с помощью которого, сидя на чердаке, можно будет печатать на пишущей машинке, стоящей в подвале. Это показалось мне чудесным изобретением, достойным чуть ли не патента. Но когда я спросил его, в чем состоит преимущество того, что я буду находиться на чердаке, а машинка будет печатать в подвале, дядя Люси согласился, что не видит в таком раскладе вещей никакого явного преимущества. Он ушел, помахивая молотком и ища нечто, хоть отдаленно напоминающее гвоздь, чтобы его забить.
Девицы-кузины спали в столовой, примыкающей к спальне, за ширмами. И я проводил часы, целуя их и желая спокойной ночи. Глухой ночью, снова и снова я выбирался из постели и с таким видом, будто что-то потерял, проходил за ширмы в столовой и запечатлевал на щеке моей рыжеволосой кузины поцелуй — долгий-предолгий…
Мне снилось — шагает сонмище полиглотов, целая армия полиглотов марширует неустанно, вперед, и вперед, и вперед — грохот шагающих ног.
31
ГНЕЗДО ПОЛИГЛОТОВ
А утром тетя Молли попросила меня не сморкаться так громко, потому что это будит детей. Когда я брился, в комнату вошел Гарри, а следом за ним Нора.
— Знаете, что мне сегодня Нора сказала? — начал он. — Говорит: «Доброго тебе утра». — И, увидев на моем лице мыло, он стал просить: — Побрейте меня! Побрейте меня!
— А как Наташа? — осведомился я.
На его лице отразилось немного восторга.