— Ага! Я понимаю… понимаю. Тогда я приду завтра.
— Нет, сударыня, вы явились не туда!
Она немного подумала.
— Ага, — сказала она. — В таком случае я принесу с собой паспорт и метрическое свидетельство.
Мы вздохнули и застыли, потеряв дар речи.
— Это, сударыня, вам не доктор. Это Военный Посланник, военное посольство, — нетерпеливо сказал Владислав, словно считая, что мы неспособны вбить ей в голову эти сведения.
— А где же тогда другое посольство? — спросила она.
— Консульство, — сказал я, чтобы от нее избавиться.
— Ага, — сказала она, — тогда дайте мне представление в консульство.
— Убирайтесь! — приказал Владислав.
— В таком случае, — сказала она, — я приду завтра.
Он закрыл за ней дверь и вздохнул.
— Во Франции, — произнес он, — они бы ее даже слушать не стали.
Не успела она уйти, как Владислав вручил мне карточку другой, незнакомой мне женщины, «дочери действительного статского советника». На вопрос, чем я могу быть для нее полезен, она заявила, что хочет меня поблагодарить — за все.
— За все? И ни за что особенно?
— Да-да-да, — с готовностью подтвердила она, блаженно улыбаясь. Именно так — и еще вручить мне брошюру ее собственного сочинения по вопросам орфографии. Я пообещал тщательно изучить этот документ. но она продолжала приходить несколько раз в неделю, настаивая на том, что проблема упразднения буквы «ять», а также твердого знака, — это проблема такого масштаба и срочности, что союзники с их задачей восстановления страны не могут ее обходить стороной. Пока, наконец, изнуренный настырностью этой женщины, я не порекомендовал ей обратиться к моему американскому коллеге — и пожелал ему удачи. Но он отыгрался на мне, подослав сумасшедшего, считавшего себя ни кем иным, как императором Францем-Иосифом, и желавшего восстановления на троне, с каковой целью он просил меня подписать соответствующую петицию. Однажды, устав от визитов австрийского монарха и дочери действительного статского советника, я посадил их вдвоем в машину и отправил к моему американскому коллеге — пожелав удачи с обоими.
— Это ужасно, — произнесла тетя Тереза, когда я вошел в столовую.
— Что ужасно?
— Степан вернулся.
— Гм.
Степан был наш кучер. Тетя Тереза с ее деликатным здоровьем не могла совершать длительных прогулок, однако нуждалась в свежем воздухе, и поэтому для ее нужд держали пару тощих кобыл и бородатого, разбойничьего вида Степана, рядом с которым на мягкое сиденье садился Владислав, одетый в поношенную ливрею. Степан был фаталист и на все вопросы, включая оценку его езды, отвечал: «Усе возможно». К жизни, похоже, он относился с униженным смирением. И поэтому допился до того, что однажды опрокинул коляску с тетей Терезой. Когда она предостерегла его против этого, он промолвил: «Усе возможно», — и опрокинул коляску опять. После этого тетя его уволила. Она уволила его два месяца назад, однако он так и оставался в своей каморке, молчаливый и нелюдимый, и казалось, что ничто не может сдвинуть его с места. Кажется, ночами он отлучался куда-то ненадолго, но потом опять возвращался к себе.
Я говорил с ним. Владислав говорил с ним. Дядя Люси и тот говорил с ним. Мы все с ним говорили, и я даже привел капитана Негодяева, чтобы и он с ним поговорил. Однако ничто не могло сдвинуть Степана с места.
— Пошлите за генералом, — наконец, приказала тетя Тереза.
Генерал явился после трех.
— Я с ним поговорю. Уж я-то с ним справлюсь, не извольте беспокоиться, — заявил он, освободился от шинели и, потирая руки, прошел в гостиную. — Я разберусь с подлецом. Приведите его сюда.
— Он не придет, — сказала тетя Тереза. — Вся беда в том, что он никуда не ходит. И никуда не уйдет.
— Тогда я сам к нему приду. Я с ним сам поговорю. Не беспокойтесь, я управлюсь с этим подлецом.
Мы последовали за генералом в конюшню, над которой располагалось Степаново жилище. Без лишних церемоний генерал распахнул дверь в его берлогу. Нестерпимая вонь навалилась на нас, словно дикий зверь, так что мы бессознательно отшатнулись обратно, а генерал прижал к носу надушенный платок. Однако Степан, на чьем лице застыло выражение какой-то дикой самодовольной мрачности, неподвижно сидел на своей койке и молчал.
— Подлец! — рявкнул генерал и осыпал его угрозами. Но Степан не промолвил ни слова
— Даю тебе три минуты убраться отсюда, ты слышишь, подлец? — гремел генерал. — Да я тебя так… я тебя эдак… я тебя наперекосяк…
Но Степан не двигался и молчал.
— Подлец! — гремел генерал. — Негодяй! Да я тебя сейчас выволоку и за ноздри повешу на ближайшем заборе, этакая бестия! Пресмыкающееся! Крокодил!