После ночевки в Душанбе, на базе обсерватории, вылетели в Ташкент, где разбрелись по гостиницам. Вадиму и Свете номер заказывался из Москвы, и они оказались в несколько более привилегированном положении, чем остальные: жили в центре, в интуристовской гостинице, рядом с иностранными участниками симпозиума и делегатами встречи писателей стран Азии и Африки, — два мероприятия наложились и сильно осложнили положение с жильем. Все остальные советские участники симпозиума расположились на окраине. Тем не менее почти всю неделю они были неразлучны — Стожко, Гена Воскобойников и Орешкины.
Была жара, но сразу после майских дождей — все буйно цвело и благоухало. Прогулки по отстраиваемому после землетрясения 1966 года городу были одновременно и экскурсией по ознакомлению с приемами сейсмостойкого строительства, то есть даже досуг был замешен на профессиональном интересе. Но и без того все мысли и разговоры вертелись вокруг проблемы прогноза, симпозиумных докладов и интриг.
Алексей Галактионович Крошкин появился вначале, ненадолго, на второй день улетел, но Вадим успел познакомить с ним Стожко, сам рассказал шефу суть их совместной работы. Шеф — седой, маленький, худенький — слыл очень воспитанным и деликатным человеком, что не мешало ему иногда быть и упрямым, и несговорчивым. Стожко ничего не заметил, но Вадим явственно видел недовольство в глазах шефа: Крошкин был несомненно предубежден против Виктора. Когда на другой день, на секции, перед докладом Вадима, они с шефом ненадолго остались вдвоем, Крошкин сказал нечто загадочное:
— Ну, хорошо, теперь я вижу, что Стожко не остановить. Но вы… вам действительно нужна эта соавторская работа?
Вадимовы горячие заверения воспринял терпеливо, но как-то без большого восторга. Как бы между прочим вытащил блокнот и карандаш:
— Так я ставлю вашу защиту на середину октября?
И, только получив согласие Вадима и сделав отметку в блокноте, суховато обронил:
— Ну что ж. Работу присылайте прямо на редакцию.
Это означало обещание поддержки. Неохотной — причины этого внутреннего сопротивления шефа были неясны, их можно было проанализировать потом, но задача была выполнена. Стожко в тот день как на крыльях летал, разыскал прелестный прохладный подвальчик, где царил важный, как халиф, грузин, продававший в разлив почти по себестоимости самые настоящие грузинские вина в небывало широком ассортименте. Друзья так напробовались волшебных ароматных напитков, что на вечернее заседание уже в тот день не попали.
Еще в самолете Стожко рассказал Вадиму подробности того дела, в котором он тоже надеялся на его посредничество и поддержку. При первом же упоминании имени того, кто стал камнем преткновения на жизненном пути душанбинского геолога, Вадиму стало не по себе. Оказывается, услужливые люди довели до сведения Стожко, что одно весьма влиятельное лицо публично поклялось, что не допустит защиты стожковской диссертации, которая должна состояться весной будущего года в Ташкенте. Имя этого влиятельного лица было Игорь Евгеньевич Пиотровский, профессор, доктор геолого-минералогических наук, член всевозможных отечественных и международных комитетов и комиссий, член ВАКа и прочая и прочая…
История взаимоотношений Орешкина и профессора Пиотровского — давняя, и началась она за десять лет до описываемых здесь событий, когда молодой выпускник геологического факультета МГУ Вадим Орешкин попал по распределению в лабораторию академика Ресницына, президента одной из международных комиссий по наукам о Земле. Ученым секретарем в комиссии и фактическим замом в лаборатории был сорокалетний тогда доктор геолого-минералогических наук Пиотровский. Те времена были славной страницей для лаборатории академика. Молодые геологи — Вадим, Шалаев, Набатчиков и не очень молодой Берестнев организовали нечто вроде неофициального семинара новых идей. Были задорные доклады и публикации, приходили наслышанные люди со стороны, проявлял благосклонность академик. Терпел, казалось, все это, хотя и без большой приязни, и Пиотровский. Но однажды в неакадемическом журнале вышла статья В. Орешкина, в которой он осмелился всерьез рассматривать в качестве реальной и правдоподобной альтернативы воззрениям своего шефа подзабытую было, сданную в музей истории геологии теорию движения континентов. Возрождение интереса к этой теории было веянием времени, теория — в новом, сильно подправленном виде — хорошо объясняла новейшие факты морской геологии и глубинной сейсморазведки, оказавшиеся для Б. Б. Ресницына полнейшей неожиданностью. За границей геологи и геофизики массами становились в ряды мобилистов, у нас этот процесс шел помедленнее, из маститых Орешкина мог поддержать только член-корреспондент Крошкин, сам перешедший на новые позиции лишь годом ранее. Он и поддержал, пропустив доклад Вадима на своей секции Московского общества испытателей природы и рекомендовав его статью в Бюллетень общества.