Трудно понять, почему после такого маршрута ничего особенного между Кирой и Вадимом не произошло. Сверкающая на мелях чистейшая река, вся в фонтанчиках от играющей рыбы, белоснежные песчаные острова, где грелись время от времени в раскаленном песке, вылазки на скалы для сбора образцов и фотографирования, полное рабочее взаимопонимание, загорелые, стройные, тренированные маршрутами молодые тела — и все среди великолепного полного безлюдия. Но если уж даже такой маршрут не дал существенных негеологических результатов… Тогда на песке несколько раз только как бы для пробы поцеловались неуверенно, а позже, в случайном зимовье в маршруте, когда пережидали грозу, несколько более решительные попытки Вадима были пресечены — времена были много целомудреннее нынешних, полевого сезона для развития романа могло и не хватить… Если уж Забайкалье не помогло, то значит, и правда, не судьба была…
Скоро и Кира замуж вышла, и Вадим женился, и первая жена его, Марина, в раннем студенчестве чуть ли не ближайшая Кирина подруга, которая вначале даже вроде бы смеялась и умилялась, зная историю той «незавершенки», возненавидела побежденную соперницу как-то особенно, даже имя Киры в доме оказалось вдруг под запретом, фотографии, напечатанные Вадимом после той студенческой практики — почти на каждой была Кира, — Марина уничтожила как-то после очередного семейного скандала… Вадим и Кира лишь изредка виделись по делу. Кира развелась намного раньше, чем Вадим, осталась одна с дочкой, рвалась дружить, что было при Марине невозможно. По правде, Вадим и сам несколько опасался пылкости, с которой Кира предлагала дружбу, особенно когда остался на какое-то время один: Маринина ревность имела или получила со временем некоторое основание. Окончательно убедился Вадим в этом год назад, когда, приехав из Ганча, забежал к Кире сюрпризом домой, занести банку горного меда, рассказать об обсерватории. Над узкой кушеткой давней и несчастливой разведенки он увидел собственную улыбающуюся во весь рот физиономию, взлохмаченные забайкальским ветром патлы — тогдашний полевой снимок. Кира смутилась, но как-то не очень, даже с вызовом каким-то посмотрела, с ожиданием. Дочка двенадцатилетняя тоже смотрела — с особым пристальным любопытством…
Сейчас он отчетливо чувствовал, что неприятен Кире. Она всячески стремилась его выставить — и так, мол, все делается, да и некогда ей, — но он проявил упрямство, настаивая, чтобы нужные для защиты письма были напечатаны и разосланы немедленно. Она нехотя все же согласилась, выходила несколько раз в машбюро и канцелярию печати ставить и регистрировать исходящие. Озадаченный переменой в Кире, думая об этом, он стоял над ее покрытым толстым стеклом столом, и что-то заставило его обратить внимание на уголок фотографии, высовывающейся из-под месячной программы докладов в Московском обществе испытателей природы. Краснея и досадуя на себя, прислушиваясь воровато к шагам в коридоре, он поддел пальцем стекло, приподнял, выдвинул спрятанное недостаточно тщательно фото… И тут же вдвинул обратно, положил стекло, перевел дух. Это был Лютиков. Меланхоличный и мрачный. Фотография была прошлогодняя, удачная — сам Вадим и печатал эту фотографию в обсерваторской фотолаборатории. Снимала Света. Рядом с Лютиковым — у Вадима дома была такая же фотография — на фоне белых домиков кишлака должен был красоваться он, Вадим, со всегдашней своей ухмылкой во весь рот, ухмылкой, располагающей друзей и раздражающей врагов… Но здесь он отрезан. Интересно кем — Кирой или Женей?
Это он, Вадим, познакомил их два года назад, когда привел впервые Лютикова в Институт философии природы. И еще преодолевал Кирино сопротивление при устройстве Лютикова на работу: она с ходу невзлюбила малообязательного, высокомерного и несколько напыщенного Женю. И Жене он тогда выговорил: у Киры, мол, нелегкая женская судьба, да и с наукой не заладилось, отнесись к ней поделикатней, на что приятель развел руками.
— Зачем? Ну, если настаиваешь… А вообще, голубчик Вадим, не стоит тратить на подобных дамочек особого пороха. Их дело, извини за грубость, простое: подай, прими, пошла вон. А уж если от них что-то особое и нужно, так чего попроще: один разок осчастливь, не особо напрягаясь, да она за тебя начнет глотки перегрызать всем, кому надо и кому не надо. Впрочем, сдается, что не мне тебя этому учить и что не за одни красивые глаза и выдающиеся способности по части геопрогноза она с тобой, неповторимым, так носится, а?