Я рассказал все, что видел.
Герман Иванович Бенецкий, ставший вскоре генералом, - один из заместителей начальника шестого управления. Он одновременно был "правой рукой" Курчатова по всем полигонным вопросам. В Москве они жили недалеко друг от друга. Как вспоминает Герман Иванович: "Бывало, ночью позвонит Игорь Васильевич и просит: приходи ко мне, идея есть хорошая..."
Энергичный, умеющий ладить с людьми и наделенный властью решать все вопросы, касающиеся программы подготовки Опытного поля, Бенецкий не раз выручал меня, когда требовалось внести поправку в ранее намеченное. Он был деловым руководителем и не терпел промедлений. С Князевым их сближала не только давняя совместная служба, но и рыбалка. Как бы ни были заняты оба Германа - на рыбалку выбирались непременно. Лучшим местом они считали искусственное озеро, которое образовалось в результате атомного взрыва, произведенного в интересах народного хозяйства на небольшом удалении от Опытного поля. Я не видал того озера, но сослуживцы рассказывали, что рыбы там много и никакой опасности она не таит, хотя дно водоема было эпицентром подземного взрыва.
В дороге я узнал, что на КП, в комнате, где были в момент взрыва бомбы Курчатов и Неделин, ударной волной сорвало и выбило дверь, и она одновременно ударила обоих. Игорю Васильевичу досталось больше и даже пришлось срочно позвать врача. Досталось начальнику полигона Енько и Князеву, которые находились вместе в комнате с открытыми окнами и наблюдали за взрывом.
Мы объехали несколько площадок, где стояла боевая техника. Всюду страшная картина: разбросаны исковерканные узлы танков и поломанные пушки, груды раскрошенного кирпича, тлеющие головешки...
Вскоре появилось еще несколько машин. Приехали Курчатов с учеными, Неделин, Енько и Гуреев. Из одной "Победы" торопливо вышел майор Соколов с дозиметром и что-то крикнул полковнику Гурееву - видимо, доложил о высоком уровне радиации. В. Л. Соколов временно исполнял обязанности адъютанта Бориса Суханова, сломавшего накануне ногу.
Полковники Бенецкий и Князев пересели в прибывшие машины, а мне было приказано возвращаться на "Победе" в городок.
В городок я добрался уже под вечер. Возле КПП меня встретили особист с женой.
- Слава Богу, живой! - бросилась ко мне небольшого роста его синеглазая супруга. - Там, говорят, жертвы есть. У нас здесь тоже едва беда не случилась...
Я узнал, что в подвальном помещении госпиталя ударной волной выбило двери, раскидало детей и только по чистой случайности никто серьезно не пострадал. Дети, приведенные в подвал рано утром, набегались, утомились и уснули на коленях своих мам возле теплых труб. Если бы они продолжали резвиться, могли бы получить ранения от выбитых досок и стекол. А так лишь некоторые ушиблись о стену.
Однако без потерь все же не обошлось. В те годы об этом официально не сообщалось, да и вообще говорить не разрешалось. Со временем факты искажались, а затем забывались. Так вот, на полигоне тогда случайно пострадали несколько солдат. И тем обиднее, что произошло это далеко от эпицентра, на открытой местности.
В населенном пункте Майское, недалеко от нашего городка, одна семья не покинула дом, как требовал офицер из службы безопасности. Во время взрыва обломилась старая доска потолка и концом задела висок девочки лет пяти шести. На место происшествия срочно выехал врач, но помощь девочке уже не понадобилась, она скончалась мгновенно.
Позже на полигоне говорили шепотом, как старая женщина в Майском, обливаясь слезами, проклинала всех, кто изобрел и испытывал в Казахстане "атомы смерти", покушаясь на самого Всевышнего.
В Семипалатинске и Усть-Каменогорске в некоторых домах были выбиты стекла, упали трубы, кое-где повреждены крыши.
Мой начальник был крайне недоволен:
- Где ты мотаешься? Тут, понимаешь ли, задают вопрос за вопросом: что горит, почему много дыма? Я спрашиваю у твоих офицеров, а они заверяют, что горючее на площадках не воспламенилось!.. Ничего они не видели!
- Да, - подтвердил я, - горючее из большого резервуара вылилось, но не воспламенилось. Образовалась лужа. Чтобы не въехал кто-либо в эту лужу, я поджег ее с разрешения полковника Бенецкого.
Это несколько охладило гнев Горячева. Мой доклад уже не требовался. О том, что испытание водородной бомбы прошло успешно, Курчатов уже доложил правительству, а все остальное - мелочь.
Голодный, уставший, с чувством неудовлетворенности собой, я пришел в свою квартиру и... о ужас! Штукатурка с потолка осыпалась, в стене по диагонали извилистая трещина. Однако моя квартира пострадала все же меньше, потому что она предпоследняя от стены, обращенной к Опытному полю. Зато в последней квартире, которую занимал полковник Князев, стена была выломана.
Были разбиты окна, двери, шкафы, зеркала и посуда в домах, обращенных фасадами к полю.
Более пригодной для жилья осталась квартира моего соседа Сердобова. В одну из двух его комнат я и переселился в тот же день, да так и остался жить там до конца службы на полигоне.
Василий Николаевич, убрав с пола свалившуюся с потолка штукатурку, лежал одетым на кушетке, до слез расстроенный.
- Что произошло? - спросил я.
- У меня катастрофа...
Оказалось, все сооружения, которые так долго и старательно готовились к испытаниям, оснащались сложнейшей аппаратурой, частично изготовленной самим Сердобовым, полностью разрушены. Но стоило ли из-за этого так убиваться? Причина объективная: мощность взрыва превысила расчетную, к тому же эпицентр сместился в сторону почти на три километра. Теперь мне ясно, почему от моих площадок ничего не осталось, кроме обожженной земли: они оказались в самом центре, над которым произошел взрыв. Но наш труд не пропал даром: мы узнали, на что способна водородная бомба.
- Ты прав, - сказал Сердобов. - Это научный вывод. И то, что за семьдесят верст наш жилой городок почти разрушен, факт для соответствующих выводов. Спирт нужен, - улыбнулся Василий Николаевич. - Если есть - давай, лечиться будем...
Я научился печь блины на электрической плитке, и пока занимался ими, Сердобов помыл запыленный стол, достал белую скатерть и раскрыл консервы.