В этих тяжелых боях мы нанесли противнику значительный урон. Около трехсот его солдат и офицеров были убиты, несколько сот ранены. Захвачен один танк, более двух десятков полевых орудий, около тридцати минометов, сорок пулеметов, несколько десятков пленных. Но и подразделения полка понесли большие потери и в личном составе и в технике. Особенно сильно поредели роты 3-го батальона.
Наступили сумерки. Из штаба дивизии позвонили и сообщили, что генерал Гаспарян вызывает меня к себе.
— Собирай полк, приводи его в порядок, — подавая руку, сказал командир дивизии, как только я переступил порог. — Пойдешь третьим за 882-м полком, продолжал он. И, задержав мою руку, пристально посмотрел в глаза. Закончил коротко: — А за стойкость спасибо.
"Почему в третьем эшелоне? За стойкость благодарит, а когда наметился успех, когда надо преследовать врага, форсировать Неман — прозябай в тылах", — промелькнуло у меня в голове.
— Товарищ генерал, как же так?! — невольно вырвалось у меня. Восемьсот семьдесят восьмой не привык сзади тащиться, укрываться за чужой спиной.
— Никто не привык, — отрезал генерал. Но, умудренный службой и житейским опытом, он конечно же понял состояние подчиненного и потому добавил: — Дорогой ты мой Хомуло, впереди еще боев да боев! Не раз еще будешь на острие главного удара. На каждого из нас еще хватит горячих деньков. А твоему полку за эти два дня боев досталось даже с лихвой. Надо дать людям передохнуть. — Комдив задумался, а затем продолжил: — По-хорошему полку деньков бы пять отдохнуть надо. Пополниться. Да уж такая обстановка. Марш в третьем эшелоне отдыхом считаем. — И, будто устыдившись этой своей участливости, перешел на официальный тон: — Поговорили, хватит! Выполняй приказ!
— Есть!
В суровой фронтовой обстановке люди скупы на проявление чувств. И за те полтора года, которые мне довелось воевать в 290-й дивизии, начиная из-под Смоленска, не так уж часто доводилось слышать от комдива душевные слова. Лишь представления к наградам да повышения в должности свидетельствовали о том, что не на последнем счету у него командир 878-го стрелкового полка.
Позднее начальник штаба дивизии передал мне разговор генерала Гаспаряна с комкором.
— Приметил Хомуло еще батальонным. Пришло время — выдвинул на заместителя командира полка, — говорил обо мне Гаспарян. — А теперь он уже подполковник, успешно командует полком. Двадцать четыре года всего, а боевого опыта на троих с лихвой хватит.
Но комдив и комкор говорили между собой. А в жизни мне не раз доставалось от генерала Гаспаряна. Хотя и доверял он мне многое.
* * *
Сумерки уже начали спускаться на землю, когда наш полк в походной колонне двинулся вслед за остальными частями дивизии на запад. В авангарде 1-й батальон, как наиболее боеспособный и по численности личного состава, и по опыту комбата капитана Хирного.
От него, как и положено, — головная походная застава. А сзади весь полк.
Мы с майором Г. Т. Петушковым, пропуская мимо себя все подразделения, порадовались подтянутости и организованности людей. А затем поскакали вперед, к авангарду. Хоть и идут части дивизии впереди нашего полка, но все же на марше лучше быть в голове. По опыту знаю — всякое может случиться.
Мерно шагают бойцы. На привалах в воздухе тянет табачным дымком. По фронтовой привычке люди курят в рукав.
И снова в путь. Изредка всхрапывают кони, тянущие две семидесятишестимиллиметровые полковые пушки. На выбоинах скрипят повозки, везущие минометы, боеприпасы и другое имущество.
Дороги в Западной Белоруссии более или менее сносные, даже асфальтовое покрытие кое-где сохранилось. Да и погода стоит хорошая. Ночь тихая, теплая, небо звездное. Словно и нет никакой войны.
Чтобы как-то отогнать убаюкивающее спокойствие, говорю майору Петушкову:
— А ведь мы сейчас как раз в тех местах, где советские воины три года назад приняли на себя первый удар фашистов.
— Верно, — откликнулся замполит. — А я как-то не подумал об этом. Надо поехать к бойцам, напомнить.
— Что ж, не помешает, — согласился я. — Только вот еще что. Мне довелось тогда под самой Москвой встречаться с теми, кто выходил отсюда из окружения. В один голос они говорили, что подвела кое-кого здесь беспечность.