— Не уходите. Хочу спросить вас: вы любите Забродина?
— Да.
— Почему же взяли не лучшее его стихотворение?
— Понравилось…
— Но после поэмы «Во весь голос» оно представляет любимого вами поэта не слишком выгодно.
— Можно «Верность», — подумав, ответил Кудинов.
— Послушаем? — обратился Горин к Знобину.
Солдат прочитал стихотворение, не жалея голоса. Теперь возразил уже Знобин.
— Не кажется ли вам, боец Кудинов, что в этих виршах много от Я-бродина?
— Вроде есть. Только в поэтическом «я» мысли многих.
— Не в каждом. Нередко только приятелей, друзей — небольшой группки. А войну выигрывают не один-два героя, а миллионы. На них должны работать и поэт и чтец. Понятна задача? Поищите еще что-нибудь. Или прочитайте Семена Гудзенко. Отличный фронтовой поэт.
Посмотрев половину номеров, Горин понял, почему Знобин задумал привлечь к участию в концерте Сердича и Ларису Константиновну: музыкальные номера в программе звучали слишком скромно. Но уговорить начальника выступить перед подчиненными в концерте, знал Горин, все равно, что приколоть к его строгой военной форме яркий бант и предложить пройти по улице, на которой живут сослуживцы. А надо бы. И концерт получился бы лучше, и они быстрее приживутся в дивизии.
Горин пересел к Ларисе Константиновне и Сердичу.
— Еще раз добрый вечер. Подскажите, чего не хватает нашему концерту?
— Музыки, — чуть подумав, ответила Лариса Константиновна.
— А по-вашему, Георгий Иванович?
— Я присоединяюсь к мнению Ларисы Константиновны.
— Какой же выход?
Сердич понял намек комдива и с надеждой посмотрел на Ларису Константиновну, ожидая, что она избавит его от необходимости давать комдиву отрицательный ответ. Она же, стараясь уловить подлинный смысл предложения Михаила Сергеевича, так глубоко заглянула ему в глаза, что, казалось, взгляд ее проник в самый дальний уголок сердца и увидел там то, что он сам не хотел еще разглядывать и тем более кому-либо показывать. Он на миг прикрыл глаза ресницами, но в его словах она все же уловила волнение.
— Мысль привлечь вас к участию в концерте не моя, а Павла Самойловича, — поспешил откреститься Горин от возможного предположения Ларисы Константиновны. — Я лишь согласился передать ее вам. Мне думается, концерт с вашим участием станет, ну, как вам сказать, более теплым, что ли. Я не слишком сумбурно пояснил намерение Павла Самойловича?
— Нет… Я с удовольствием буду аккомпанировать, если Георгий Иванович решится петь, — тронутая взволнованностью Михаила Сергеевича, чуть помедлив, согласилась Лариса Константиновна и машинально коснулась рукой тяжелого узла кос.
Горин перешел к осаде Сердича.
— Если женщина сказала «да»…
Тот застеснялся:
— Удобно ли, Михаил Сергеевич? В дивизии я человек новый.
— Хорошо петь удобно в любом чине и возрасте, вспомните Гремина в «Онегине».
— А вы сами?
— Лишен талантов. Самое большее, на что способен — объявить ваш номер. Если согласитесь с таким моим участием, постараюсь придумать что-нибудь не слишком избитое.
В согласии комдива разделить необычную для старшего офицера роль и тем в чем-то помочь ему было столько дружеского, что Сердич не решился сказать «нет», хотя от мысли, что могут сказать проверяющие в случае неудачи на службе: руководить штабом — но романсы петь, — ему сделалось не по себе.
— Сегодня, с ходу, Михаил Сергеевич, не могу.
— И не нужно — вас же слышали.
Из зала Горин и Лариса Константиновна выходили последними.
— Михаил Сергеевич, — спросила она, — меня очень занимает разнообразие ваших интересов и занятий: командуете, говорят, пишете, следите за литературой, наконец, заинтересовались художественной самодеятельностью. Что это: разносторонность интересов, служебная необходимость или… — Лариса Константиновна повернулась к нему вполоборота, и на ее строгом красивом лице Горин увидел нерешительность и сомнение, — или поиск занимательных занятий?
— Не знаю, как ответить, — полушутливо сознался Михаил Сергеевич. — Любознательным я, кажется, был и тогда, когда вы учили меня. Потом больше знать — стало привычкой. И служба вынуждает. У подчиненных сейчас такие интересы, что без знаний хотя бы наиболее интересного для них можно попасть в неловкое положение. Возьмите этого солдата Кудинова. Он искренне увлечен стихами не только Маяковского, ни и Забродина. А у этого поэта много хороших стихов о плохом и немало плохих о хорошем. Почитав их, вольно или невольно солдат может плохо настроиться на атаку.