Во время перерыва Горин проводил Амбаровского к себе в кабинет.
Генерал закурил, нетерпеливо прошелся, взглянул на комдива, все еще светившегося удовлетворением, подождал, пока он отойдет от лекции, и с иронией спросил:
— Скажи, не слишком ли размахнулся с психологией? Даже в проценты ее перевел.
— Точность перевода, конечно, относительная. Но, думается, она все же позволила более определенно выразить психологическое состояние войск обороны к концу огневой подготовки, — ровно ответил Горин и добавил: — Проценты я взял из журнальной статьи.
— Ну, а что придумано в дивизии по этой морально-психологической подготовке?
— Почти на всех занятиях создаем различные помехи, пропускаем солдат под танками. На командно-штабном учении с помощью магнитофонов и усилителей попробуем имитировать звуки и шумы боя. Чтобы лучше создать ощущение опасности, ряд учений намерены совместить с боевыми стрельбами артиллерии и танков…
— Не обижайся, но во всем этом столько реального и нужного, сколько и в твоей статье о военном искусстве науки. В основном шумы ради шума. А совмещением учений со стрельбами вы создадите только условия для чрезвычайных происшествий.
— О своей статье судить не мне…
— А ты суди и защищай ее, защищай, может, редакция что урезала, и я не все в ней уразумел, — с нескрываемой усмешкой проговорил генерал.
В кабинет вошел Знобин.
— Подмога пришла, — подавая ему руку, скупо улыбнулся Амбаровский. — Говорили об одном, перешли на другое. О том, чему нам с вами не дали договорить на ужине у Ларисы Константиновны.
— А… Если не помешаю, с удовольствием приму участие. — Знобин задиристо прищурил левый глаз, как бы вызывая Амбаровского на равный бой. Амбаровский разгадал его умысел.
— Вам и первое слово. Только покороче, мы уже успели сломать не одно копье.
В голосе Амбаровского послышались недовольство и настороженность: видимо, вспомнил, как неприятно обернулся для него разговор на ужине у Аркадьева, Знобин убрал с лица улыбку и проговорил с иронией, которую можно было отнести и к нему самому:
— Болтливость — качество, не украшающее политработника. Поэтому постараюсь мысль свою выразить коротко и ясно. Думаю, вы согласитесь с основным тезисом статьи Михаила Сергеевича: искусство не существует без науки, но ученость не всегда способна заменить искусство. Он не нов, этот тезис, его высказывали все полководцы и военные теоретики от Юлия Цезаря и Клаузевица до Фрунзе и Тухачевского. Но почему-то лентяи забывают его первую часть, а грамотеи не особенно любят вторую…
Амбаровский сузил веки, глубоко затянулся. Надо отвечать — ждут. И ответить так, чтобы один уменьшил пыл, а другой наконец понял, что на войне, когда армии нужны будут тысячи и тысячи командиров, талантов не наберешься. Поэтому всех нужно учить, и покрепче, элементарной военной грамоте.
— Вы хорошо помните сорок первый год? — неторопливо спросил он.
— В плохую погоду особенно — раны ноют, — ответил Знобин.
— Так вот, из многих причин наших неудач существенной, быть может, даже очень, была такая — слабая выучка многих дивизий и особенно командиров. По оценке Сталина, помните, кадровыми наши войска стали только в конце сорок второго года.
— К тому были свои исторические причины. Вы о них знаете.
— У каждого времени всегда находятся свои причины неудач. Поэтому, оценивая опыт, надо помнить, что явилось стержнем, который позволил изменить боеспособность армии. Он — в выучке войск.
— В своей статье, товарищ генерал, — спокойно вступил в разговор Горин, — я не противопоставляю выучку командира его талантливости. Выучка есть. Что дальше? Кому мы должны давать предпочтение при новых назначениях, просто знающим или думающим?
— Было и будет: тому, кто лучше работает. Это единственный и объективный критерий, как сейчас модно говорить. И я к вам приехал посмотреть, куда вы ведете дивизию. Если снизили боевую готовность, достанется всем по самую завязку. Говорю прямо.