И Анеле будет стоять рядом, руки под фартуком, и кивать с глупым видом: «О да, я сама отрезала от нее кусочек и все видела. Разумеется, это женщина. Уж я-то хоть и дурочка, но женщину от мужчины отличить сумею. Хи-хи».
Наверное, Тиокан, хранитель уставов, уже здесь. Вот его почтительно провожают к постели, на которой возлежит смертельно обиженный, ужасно испуганный и слегка придушенный господин Руфио Гампил. Поддерживая маленького могущественного человечка за локоток, верзила-лакей усаживает его на стул и придвигает — вместе со стулом — к кровати, на которой колышет шелковым брюхом господин Руфио Гампил.
И Тиокан выслушивает от начала и до конца всю ужасную историю кражи и нападения. Среди ясной ночи, господин Тиокан! Какой-то чужак. Хвала небесам, это, по крайней мере, не горожанин. Неизвестный человек. Он ничего не говорит, но установить его личность не составит труда. Нужно просто выяснить, у кого сейчас гостят приезжие, и обойти их всех, задавая соответствующие вопросы. Это ведь нетрудно, не так ли?
И господин Тиокан кивает и заверяет господина Руфио Гампила, что нет ничего сложного в том, чтобы обойти девятьсот девяносто девять мастеров — а именно столько и ни мастером меньше обитает в Гоэбихоне, — и всех их расспросить касательно дел с чужестранцами, контрактов с иногородними и связей с поставщиками и заказчиками, приезжающими к ним издалека. В общем-то это, конечно же, плевое дело и оно будет обстряпано в ближайшие несколько часов. Господин Тиокан прямо сейчас встанет и побежит. Он уже бежит. А если он все еще сидит, то это лишь видимость, потому что на самом деле он уже мысленно стучит в первую дверь и мысленно получает ответ: — Это не ваше дело, милейший, пока я не нарушаю ни одного пункта уставов! Ибо у меня имеются определенные обязательства перед моими заказчиками и моими поставщиками, и я не стану выбалтывать их тайны в угоду кому бы то ни было, даже Руфио Гампилу!
Ах, ах. Господин Руфио Гампил волнуется, глупая Анеле прибегает, она приносит ему подогретую воду с сахарным сиропом, она приносит ему немного охлажденного белого вина, она приносит ему орешков в тягучей патоке, и пока ее господин всеми этими подношениями успокаивает свои истерзанные нервы, Анеле обмахивает его опахалом и причитает:
— Ах, какой бледненький, какой утомленный сегодня господин Руфио Гампил!
Руфио Гампил смотрит на нее с постели и видит, что служанка превращается из живой девушки в клубок разноцветных ниток, по преимуществу грязновато-белых, как ее волосы и одежда. А затем этот клубок начинает разматываться, как будто некто невидимый потянул за кончик нитки и вмиг превратил аккуратный клубочек в неопрятную гору шерстяных петель, набросанных кое-как друг на друга.
И та же трансформация происходит с господином Тиоканом, только его клубок куда меньше размером и гораздо более темный. И не успевает господин Руфио Гампил издать крик или хотя бы хрип, как кровать под ним расползается, а вслед за кроватью расползается и сам Руфио Гампил…
Евтихий откинулся к стене и вдруг опрокинулся на спину. Стены больше не было. Он лежал на горе рваных, грязных ниток, невесть откуда надерганных и уже испачканных. Над ним внезапно открылось небо: узкое городское небо немаркой расцветки, блеклое, весьма скромное городское небо, робко заглядывающее в просветы между домами. Однако постепенно эти просветы делались куда шире, а небо — гораздо ярче, и скоро уже наглая, ослепительная синева разливалась над Евтихием во всю ширь.
Он подергал руки и опять ощутил веревку на своей шее. Захрипев, Евтихий повернулся набок. Он дернул ногами. Бесполезно. Тот, кто навязал эти узлы, отменно разбирался в своем ремесле. Не распутать, не растянуть и уж тем более не разорвать.
Евтихий судорожно перевел дыхание. Ему казалось, что он бредит, поэтому происходящее вокруг поначалу даже не слишком обеспокоило его.
У солдат бывают очень странные сны.
И вдруг веревка со слабым хлопком разорвалась. Евтихию даже не пришлось для этого прикладывать какое-либо усилие. Просто крак — и все, свобода.
Он сел, потер ноги. Затекли и болели страшно, но это пройдет, нужно просто посидеть и не торопиться. Лишние минуты ничего не решают. По крайней мере, сейчас. Раньше, может быть, и решали.
И тут в голове у него прояснилось. Евтихий и сам не понял, как это случилось.