Убедившись в том, что в оранжерее больше никого нет, Церангевин открыл шкатулку. Он проверял почту каждый день, в одно и то же время. Чаще всего там обнаруживались короткие доклады управляющего или кого-нибудь из старших слуг; они касались бытовых вопросов и дел, связанных с ведением хозяйства. Ежедневные отчеты тех, кто работал в лабораториях, следил за ходом экспериментов, заложенных Церангевином, Мастер забирал с собой в кабинет, чтобы изучить более внимательно.
Закончив свои дела в оранжерее, Церангевин отправился обратно в дом, однако не в жилые покои, а в рабочие: ему предстояло сегодня много дел. Он с удовольствием думал о том, чем намерен был заняться.
Лаборатория представляла собой просторную комнату с широкими, во всю стену, окнами и низким потолком. Вся противоположная стена была заставлена колбами; в торце находился широкий стол, на котором громоздились книги и тетради. Лаборанты уже ушли, освободив помещение для хозяина; Церангевин удовлетворенно отметил, что в комнате было прибрано, а колба содержались, как обычно, в образцовом порядке.
Мастер уселся за стол, придвинул к себе рабочий дневник. Сделал первую отметку — поставил дату. И тут случилось нечто непредвиденное: в дверь постучали.
Церангевин вздрогнул: для того, чтобы кто-либо из домашних решился на подобную дерзость, должно было произойти нечто из ряда вон выходящее. Нечто, не допускающее отлагательств. Церангевин никому бы в этом не признался, даже самому себе, но он боялся сюрпризов. Любая неожиданность, как он убедился на собственном опыте, обычно заключает в себе неприятности.
Стук повторился, а затем — прежде, чем хозяин ответил, — дверь распахнулась, и на пороге появился единственный человек, который осмеливался действовать в доме Церангевина с такой свободой.
Звали его Ланьядо; он был невысок, но чрезвычайно внушителен и, очевидно, страшно силен; рыжеволосый, с более темной, чем волосы, бородой и быстрыми, желтовато-карими глазами.
Ланьядо был доверенным лицом Церангевина. Не слугой, не подручным, не цепным псом, как можно было бы подумать, а именно доверенным лицом; Ланьядо был безоговорочно предан своему господину, а тот никогда не ставил эту преданность под сомнения. Их отношения были абсолютными и неизменными — так они установились с самого первого дня, когда Ланьядо пришел устраиваться на работу, и Церангевин согласился его принять.
Ланьядо был родом откуда-то с гор. У него было темное прошлое. Он сказал об этом прямо, не называя, впрочем, совершенных им проступков. Церангевин ответил, что это не имеет значения.
И прибавил:
— Я знаю, что привязать к себе человека благодарностью — одновременно и просто, и сложно, и еще мне известно, что благодарность — чувство хрупкое. Но все же я рискну.
И он рискнул — и с тех пор ни разу не пожалел об этом.
На сей раз Ланьядо явился в дом Церангевина отнюдь не с пустыми руками: на его крепких плечах лежал увесистый тюк, перетянутый веревкой. Широко улыбаясь, Ланьядо снял с себя ношу и положил ее на пол. Затем отступил на несколько шагов и весело поклонился.
— Все как вы и хотели, мой господин, — сказал он. — Выслеживал аж десять дней, но в конце концов повезло. Ох, пришлось потрудиться!.. Но дело того стоило — привез в наилучшем виде, даже, кажется, совсем не повредил.
Тюк пошевелился и испустил сдавленный стон.
Церангевин приветливо кивнул Ланьядо и указал на тюк:
— Освободи его.
Ланьядо сел на корточки и принялся аккуратно распутывать узлы. Он никогда не резал веревку, если было время развязать ее. Тюк больше не подавал признаков жизни и лежал без движения.
— Как вы и предупреждали, мой господин, — рассказывал за работой Ланьядо, — в туманах Серой Границы стало теперь неспокойно. Странные существа там шастают. Поначалу-то, все думалось мне, что, мол, ничего особенного, одна только фантазия… Ведь я знаю, как вы за народ душой страдаете! Ну вот сижу я в туманах, ожидаю, прислушиваюсь-присматриваюсь… Ну как полезет гадость разная! Прождал десять деньков, так и собственными глазами убедился в вашей полной правоте… — Он мимоходом глянул на Мастера, который подошел ближе и с интересом наблюдал. Ловкие смуглые руки Ланьядо быстро расправлялись с узлами. — Кой-чего повидал, но те все были немного не то, не того вида и рода. А вот этот, мой господин, вам небось сгодится, — прибавил Ланьядо, сдергивая мешковину с добычи.
На полу лежал человек с расквашенным носом, очень красный, растерянный и, по всему очевидно, слабо соображающий.