— У меня достаточно золота на теле, чтобы я оставался толстым в глазах сородичей, — заверил Арилье хозяйку усадьбы.
— Я подарю тебе еще, — сказала Аргвайр. — Если уж я не в состоянии как следует откормить гостя, я утолщу тебя с помощью пряжек, бусин и браслетов.
Арилье и Енифар должны были вскоре покинуть мать девочки, и эта разлука печалила всех троих. Только подменыш ни о чем не догадывался и продолжал безмятежно льнуть к Аргвайр.
Как ни хотелось троллихе показать свою настоящую дочь другим сородичам, она благоразумно воздержалась от этого поступка.
— Никто не должен знать о том, что Енифар здесь побывала, — объяснила мать, лаская косички девочки. — Это против закона. Нам запрещено встречаться.
Вот уже и слуги привели двух лошадей, лохматых, широкоспинных; вот уже и оседлали их и положили под седла красивые ковры с кистями и бубенцами, а в длинные гривы вплели шелковые ленты из числа тех, что прежде носила сама хозяйка.
Скоро отъезд…
Неизбежность разлуки раскинулась над головами, как купол.
Босоногая, в пушистом белом платье, Аргвайр сидела на траве и следила за тем, как работают слуги, а Енифар оседлала вытянутые ноги матери, наклонилась вперед и положила голову ей на колени.
— Аргвайр, мое солнечное вино, — сказал Арилье.
— Арилье, единственный с именем Арилье, убийца мстителя, небесный глазок, — сказала Аргвайр.
— Аргвайр, медовый рот, Аргвайр, горячая трава.
— Арилье, вода на перекате, Арилье, стрела в середине ладони.
Они сплели пальцы и стиснули их, так, чтобы костяшки заболели, а потом высвободили руки.
— Найди отца моей дочери, — попросила Аргвайр. — Найди ее настоящего отца. Не надейся, что это будет просто, ведь никто в Истинном мире не знает, где сейчас Джурич Моран. Спроси о нем в Калимегдане. Если только у Мастеров сохранилась власть над Мораном, они могут кое-что знать… — Аргвайр-троллиха говорила задумчиво, протяжно, во время говорения она срывала травинки, зажимая их между пальцами босых ног. — До меня доносились разные слухи. Говорят, он преступник. Говорят, он изгнанник. Моран бродяга, Моран любовник, Моран, у которого сказки сочатся из-под ногтей, а бредни свисают с левого уха… Где Моран плюнет, там у цветов появляются зубы, где Моран чихнет, там глохнут и плачутся жабы, где Моран зевнет, там разверзнется болото, где Моран заснет, там родится и умрет призрачный город…
— Как же Моран зачал твою дочь?
— Во сне.
— А кто из вас двоих спал — ты или Моран?
— Или я, или Моран. Мы оба спали, Арилье, и все-таки дочка зачалась…
— Я найду Джурича Морана, — обещал Арилье. — Он признает Енифар своей, возьмет ее за руку, он назовет ее наследницей всех своих чихов, плевков и зевков, всех своих снов и фантазий, и каждая сказка этого мира будет принадлежать Енифар.
— Ты меня понял, Арилье! — обрадовалась Аргвайр. — Смотри, вот уже и лошади оседланы, и гривы их заплетены, и красивые коврики постелены под седла. Вам и вправду пора ехать.
За невысокими холмами начиналась равнина, где и реки, и небольшие светлые леса существовали как бы в присутствии далеких гор Калимегдана, которые отсюда виделись блекло-фиолетовыми, с едва намеченной облачной вершиной…
Далеко же занесла судьба Арилье от мира, к которому он привык! Ядовитое солнце троллиного мира кусало и жгло его кожу.
Обряды усыновления изменили его отношение к троллям и особенно — к троллихам, которые во многих отношениях превосходили своих соплеменников мужского пола; но ничего не смогли сотворить с физическими данными самого Арилье. Он по-прежнему удивлял новых сородичей светлой кожей, очень тонкой и нежной, и особенно — невозможными для тролля круглыми синими глазами. Эти особенности облика если и не превращали Арилье в посмешище, то делали его весьма уязвимым для здешнего спектра солнечного света.
На открытой местности даже вуаль почти не спасала, и к вечеру лицо у Арилье горело. Он смазывал лоб и скулы маслом, который подарила ему молодая троллиха — его названная сестра, и потом полночи мучился от запаха, который, как ни старался, не мог не считать отвратительным.
Дорога на Калимегдан оказалась более трудным испытанием, нежели считал Арилье, особенно поначалу. Тяжело далась и разлука с Аргвайр: мать и дочь расстались быстро, даже стремительно, и на прощание лишь соприкоснулись кончиками пальцев, но потом Енифар несколько часов ехала на своей веселой косматой лошади очень мрачная.