— Так что же он просил? — настойчиво повторил Рубен, явно не желая отступать от темы.
— Семью, — нехотя отозвалась Энн, избегая встречаться взглядом с мужем.
— Почему же ты не приехала ко мне? — Энн лишь молча покачала головой. Какой смысл ему объяснять? Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Рубен снова заговорил: — Не знаю, что меня больше бесит, — то, что ты скрыла от меня рождение сына, или то, что собралась отдать его другому мужчине.
Боль, неожиданно прозвучавшая в его голосе, совершенно обезоружила Энн. Она поняла, какой удар нанесла человеку, которого когда-то любила без памяти. Конечно, она вовсе не собиралась отдавать кому-то Стивена, но в глазах Рубена это выглядело именно так. А тот издал низкий горловой звук — в нем было и отвращение, и отчаяние, — прежде чем вновь заговорить.
— Я вижу, ты даже не пытаешься оправдываться.
— Ты все равно ничего не поймешь.
Рубен резко повернулся и пристально посмотрел на Энн. Прядь темных волос упала ему на лоб.
— Настоящей семьей для Стивена были бы я и ты, Энн. Мы оба. Это та семья, в которой он нуждается. — Глаза Энн снова наполнились слезами. Она ведь и сама мечтала о семье, которой лишилась с гибелью родителей. Об этом грезила, выходя замуж за Рубена. У того руки сжались в кулаки, на предплечьях буграми вздулись мускулы. — Я благодарен Богу за то, что наконец обрел сына. И сделаю для него все, что в моих силах. А вот ты… это уже совсем другое дело.
Перед взлетом Рубен зашел в специальное помещение в салоне самолета и сменил деловой костюм на тонкий черный свитер и черные же вельветовые брюки. Весь в черном с головы до ног, он сейчас походил на средневекового рыцаря, готового осуществить свою месть.
— Ну что, жена, испугалась? — негромко спросил он, и в голосе его прозвучала странная смесь угрозы, любопытства и какой-то странной чувственности.
Да, он прекрасно знает, что даже сейчас, загнанная в угол, Энн отзовется на его мужественную притягательность. К ее щекам невольно прилила кровь, и она опустила голову, стараясь унять непрошеное биение сердца.
До того как получить диплом специалиста по правовому обеспечению экономических операций, Рубен изучал психологию и социологию, и в умении разбираться в людях ему поистине не было равных. Это всегда помогало ему в делах, ибо он знал, как поведет себя партнер, еще до того, как тот сам осознавал это.
И теперь он отлично видел, как разрывается Энн между страхом и желанием, как терзается чувством вины. Он осознавал, что выдернул Энн из ее мира и силой затащил в свой. Возвращение на Суэньо было для нее сродни путешествию во времени — в темные Средние века. Ибо на Суэньо царили почти феодальные нравы, особенно в том, что касалось женщин. И в то же время это был остров, наполненный чувственностью. Остров тепла и страсти, тайны и какого-то странного, ему одному подвластного волшебства.
Энн поежилась под взглядом Рубена и тяжело вздохнула. Когда-то для нее Суэньо был настоящим домом. До тех пор, пока она не совершила роковую ошибку, доверившись кому не следовало. Если бы только она обратилась тогда к Рубену со своими страхами, если бы проявила немного терпения, если бы не так терзалась неразделенной страстью…
Довериться Каролине было все равно что сунуть голову в пасть льва. Это была глупость, детская и непростительная. Ибо лев тут же сомкнул челюсти, как это делают все хищники.
Рубен пристально следил за сменой чувств на лице Энн. Надежда, гнев, страх, отчаяние. Что ж, у нее есть основания для тревоги. И правильно, пусть тревожится. А еще — хорошенько задумается о том, что совершила.
О чем она помышляла, скрывая от него сына? Как могла нанести ему такую рану? Когда-то Рубен был покорен ее красотой, ее улыбкой, умом и образованностью. Она казалась ему ангелом во плоти. Неужели ее внешность до такой степени вскружила ему голову, что обычная проницательность изменила ему? А может, он ее себе придумал, и за этими белокурыми волосами и невинным взглядом ясных светло-серых глаз ничего нет, кроме пустоты? Будто то, что он счел драгоценным камнем, вдруг внезапно превратилось в стекляшку.
Гнев душил Рубена до такой степени, что было трудно дышать. Он чувствовал: еще немного — и он взорвется, ярость вырвется наружу, и тогда…