Но мы — смущенная девушка и я — нарушили закон, снова сев друг напротив друга. А все потому, что я вошел в аудиторию после нее и попросту рухнул на единственный свободный стул. Она поняла, что это я, тот самый нагловатый любитель поиграть в гляделки.
— Представьте себе абсолютно бесцветную поверхность, — велел Илгаускас.
Мы сидели и представляли. Он запустил руку в растрепанную темную массу своих волос. Он никогда не приносил на занятия книг, мы никогда не видели у него ни учебников, ни вороха бумажек с конспектами; и, слушая его медленную, спотыкающуюся речь, мы ощущали, как она превращает нас в то, что он видит перед собой — в некую единую сущность, бесформенную, бесправную. Прав у нас и в самом деле не было. Илгаускас будто читал лекцию политзаключенным в оранжевых робах. Нам это ужасно нравилось. В конце концов, мы находились в «тюремном» корпусе. Мы с девушкой нерешительно переглянулись. Илгаускас склонился над столом, в его глазах бурлила нейрохимическая жизнь. Он смотрел на стену, он рассказывал стене.
— Весь мир принадлежит логике.
Да, мир. Но Илгаускас говорил, повернувшись к миру спиной. И говорил не об истории или географии. Он вещал нам о принципах чистого разума. Мы внимательно слушали. Каждое новое замечание растворяло в себе предыдущее. Он был словно художник, художник-абстракционист. Он задавал все новые и новые вопросы, мы усердно записывали. Ответить на них было невозможно, по крайней мере, для нас, да он и не ждал наших ответов. На этих занятиях студенты молчали, все, поголовно. Мы никогда ни о чем не спрашивали своего профессора. Эта бессмертная традиция умирала на время семинаров Илгаускаса. Он сказал:
— Факты, изображения, вещи.
Что именно он подразумевал под «вещами»? Вероятно, мы этого так и не узнаем. Были ли мы слишком покладисты, слишком ли охотно соглашались с ним? Видели ли дисфункцию и считали ее вдохновенной формой интеллекта? Мы не хотели ему симпатизировать, мы лишь хотели ему верить. Мы питали к непоколебимой основе его методологии абсолютное доверие. Конечно, никакой методологии не было. Был только Илгаускас. Он испытывал смысл нашего существования, то, что мы думаем, то, как мы живем, степень истинности и ложности того, что мы считаем истинным или ложным. Разве не то же самое делали все великие наставники, мастера дзэна и ученые брахманы?
Он навис над столом, рассказывая о предзаданных значениях. Мы сосредоточенно слушали и пытались понять. Но если бы мы что-нибудь поняли теперь, после нескольких месяцев занятий, мы бы почувствовали себя неловко, даже разочаровались бы. Он сказал что-то на латыни, упираясь ладонями в столешницу, а потом произошло неожиданное. Он посмотрел на нас; он медленно обвел взглядом всех сидящих за столом. Мы все были тут, наши застланные туманом «я» всегда были тут. Наконец он поднял руку и взглянул на часы. Показания стрелок не играли никакой роли. Сам этот жест означал конец семинара.
Предзаданное значение, подумали мы.
Пока остальные собирали книги и бумажки и снимали со спинок стульев верхнюю одежду, мы со смущенной девушкой не двигались с места. Она была бледная и худенькая, волосы закалывала сзади — я подумал, что она специально пытается выглядеть самой обыкновенной и тем самым вызвать внимание к себе. Она положила учебник поверх тетради и подровняла края, дожидаясь, пока я заговорю.
— Ну и… как тебя зовут?
— Дженна. А тебя?
— Если я скажу «Ларс-Магнус», ты поверишь?
— Нет.
— Ну тогда Робби, — представился я.
— Я видела, как ты занимался в спортзале.
— Да, на орбитреке. А ты где была?
— Мимо проходила, ясное дело.
— Этим ты обычно и занята?
— Да, почти всегда.
Последние студенты неторопливо уходили. Она встала и бросила книги в рюкзак, висевший на стуле. Я смотрел, не трогаясь с места.
— Любопытно, что бы ты сказала об этом человеке.
— О профессоре?
— Да. Есть какие-нибудь гениальные идеи?
— Я как-то с ним разговаривала, — призналась она. — Один на один.
— Шутишь? Где?
— В городе.
— Ты с ним разговаривала?
— Я не могла больше торчать в общежитии. Нужно было куда-то себя деть.
— Знакомое чувство.
— Кроме нашей столовой в городе можно поесть еще в одном кафе, туда я и пошла. Села за столик, и вдруг вижу: он сидит напротив, через проход от меня.