— Я таким болтунам, еще лежа в люльке языки укорачивал…
Дружинник вскочил, яростно ощерился:
— А вот я тебе щас уши поотшибаю, чтобы неповадно было слушать то, что сосункам не положено и знать!
Серик пожал плечами:
— Ну, а чего ж кулаками махать? Ты при мече. Давай, и поглядим, кто прав…
Кто-то вскочил, сунулся к ним, заорал:
— Э-эй, братцы! Да вы что, очумели?! Сразу за мечи хвататься? Может, на кулачках сначала?
Кто-то сбоку проговорил:
— На кулачках у Бренка никаких шансов нет. Нынче зимой Серик один стенку порушил. Помнишь, как бились? Серик и не таких махом с ног сбивает…
Бренок яростно вытащил меч до половины, бросил его обратно в ножны, выговорил:
— Ладно… Сам напросился… Пошли на берег!
Из-за соседних столов тоже вскочили, и гурьбой повалили в конец торжища, на берег. От возов кричали:
— Эй, чего там?!
Кто-то степенно отвечал:
— Суд божий…
Когда прошли торжище, толпа выросла, будто снежный ком, катящийся с горы. На береговой террасе, где плотно росла трава, толпа встала в круг. Кто-то крикнул:
— Эй, Серик! Ты ему вместе с языком и уши укороти. То-то красавцем станет…
Подскакали княжьи дружинники, стерегшие торжище. Старший, свесившись с седла, закричал:
— Эй, чего шумим?! — приглядевшись, он узнал Серика, воскликнул: — Ба, Серик!.. У Звяги с Шарапом научился буйствовать?
Серик проворчал, взмахивая мечом:
— Если вы Рюриковых дружинников окоротить не можете, то мне придется. А то этот гусь хвастался, будто весь Киев запугал. Вот щас и поглядим, какой он страшный…
Дружинник обалдело спросил:
— Дак вы чего, на смерть?!
— Нет, перся бы я куда, шутейно мечом помахать… — проворчал Серик.
Он решил применить прием, которому его обучил Звяга. Если противник уверен, что превосходит, то его еще больше надо в этом убедить, и выманить на атаку. Серик позволил Бренку и поставить то себя против солнца, и пробный выпад отразил нарочито неловко. На лице Бренка заблуждала ироническая ухмылка, и вот он бросился по-настоящему. Серик быстрым нижним ударом отбил его меч вверх, и тут же сделал выпад, припав на колено. Меч будто на бревно наткнулся; и на этом кольчуга под рубахой! Но удар был настолько силен, что Бренко скрючился, с трудом втягивая в себя воздух. Толпа ахнула, и тут же притихла. В тишине послышался голос дружинника:
— Да-а… Честью тут и не пахнет… Серик, мы этого гуся можем забрать в княжий острог…
Серик проговорил медленно:
— Не надо, я с ним сам разберусь… Кольчужку, значит, надел… Ну, против меча, работы моего брата, она тебе мало поможет… — и ринулся вперед, да так быстро, что Бренко едва успел меч вскинуть над головой.
А Серик рубанул от души, будто пудовый молот в руке был, а не легкий меч. И меч Бренка не выдержал; лезвие со звоном отскочило, а меч Серика пришелся на правое плечо. Кольчуга выдержала, не выдержала ключица — слабо хрупнула, и правая рука Бренка повисла, как плеть.
Серик проворчал:
— По хорошему-то, следовало бы тебе башку снести, я в своем праве…
Дружинник крикнул через головы толпы:
— Ну, дак и снеси! А мы князю донесем, что не честный поединок был!
— Пусть живет пока… — выговорил Серик. — Он брату меч заказал, так что не гоже мне убытки брату причинять, — бросив меч в ножны, быстро пошел прочь сквозь расступившуюся толпу.
Торжище медленно расходилось. Серик прошел в ворота и тут же наткнулся на Шарапа со Звягой. Оба при мечах. Они о чем-то совещались. Звяга воскликнул:
— Ба, Серик! Да ты буяном стал, не хуже нас! Наслышаны, что ты на поединке дрался с Рюриковым дружинником. Ну, живой, и слава Перуну!
— Это почему же, слава Перуну, если он живой? — удивился Серик. — Бой честный был. Только на нем кольчуга была поддета под рубаху.
Шарап проговорил:
— А я слыхал, будто Рюриковым дружинникам равных нет…
— Сами они про себя подобные слухи и распускают… — проворчал Серик. — Я его двумя ударами уделал, никто и ахнуть не успел. Об чем совещаетесь?
— Да вот, думаем, где брага крепче? — раздумчиво протянул Звяга.
— Давайте лучше франкского вина испробуем, заслужили ведь… — протянул Серик.
— А и правда, заслужили… — спохватился Шарап. — Серик, мы добычу сбыли. Держи, твоя доля, — и Шарап протянул Серику увесистый кошель.
Франкское вино всегда было в корчме, стоящей тут же, у Боричевых ворот; место удобное и бойкое. Да и вино в основном купцы пили, да бояре. В корчмах, стоящих в ремесленных концах, пили брагу да меды.
Друзья лишь успели осушить по паре чаш, как ввалилась дюжина Рюриковых дружинников. Они расселись за вторым столом, молча выпили по чаше, им корчмарь налил по второй, они не пили, сидели, недобро поглядывая на троицу друзей. Рядом с Сериком пировали дюжие купцы, числом четверо. Хоть они и были изрядно нагрузившимися, но тоже заметили недобрые взгляды дружинников. Купец, сидящий напротив Серика, спросил:
— Чем это вы насолили Рюриковым дружинникам?
Серик пожал плечами:
— А тем, что при виде их не переходим на другую сторону улицы…
— Ну, щас начнется! — купец сильно потер ладони.
Видно было, что подраться он не дурак, и толк в этом деле знает. Тем временем, Рюриковы дружинники осушили чаши. Купцы вытащили из-за поясов перстатые кожаные половецкие рукавички, деловито натянули их на руки. Заводила уже шел к столу, нарочито пошатываясь, кося под пьяного. Но Серик видел его взгляд; трезвый, цепкий. Подойдя, он развязно сказал:
— А на што смердам мечи? Неужто рожь косить?
Серик молча поднялся, отцепил меч от пояса, протянул его Звяге. Шарап тоже отдал свой меч Звяге. В таких случаях у друзей было предусмотрено, что двое бьются, третий тылы охраняет. Серик мимоходом пожалел, что не имеет привычки носить рукавички за поясом; быть опять сбитым костяшкам пальцев. Рюриков дружинник ожидал, что схватка начнется, как обычно, с разговора, но Серик почти без замаха засветил ему молчком прямо в челюсть — бедолага тут же и разлегся на полу. Остальные ринулись вперед, опрокинув стол. По сторонам Серика уже обтекали купцы, разворачивая дюжие плечи. Дрались долго, упорно. Рюриковы дружинники попались стойкие. Они мечей тоже не вытаскивали, возможно, из-за купцов. Уж за купца, и сам Рюрик Ростиславович не помилует, даром что позволяет бесчинствовать в чужом городе. Серик умел драться и ногами, но в тесноте и свалке, особо ногами не помахаешь, а потому он бил коротко, без замаха, то левой, то правой, даже и разогнуть руку было негде, не то, что замахиваться. Краем глаза он успевал следить и за купцами; они дрались весело, видимо предавались своей любимой потехе. В конце концов, уменье взяло верх, и дружинников вышвырнули из корчмы. Последним выволокли заводилу, так и не пришедшего в себя от молодецкого Серикова удара. Купцы достали кошели, заплатили корчмарю за погром. Серик и Шарап со Звягой тоже, было, развязали кошели, но купцы разом запротестовали, и тут же потребовали жбан вина на всю компанию. Потом Серик плохо помнил события; то ли другая компания Рюриковых дружинников ввалилась в корчму, то ли сами они, вместе с купцами, после третьего жбана отправились их искать. Снова дрались. Но теперь уже на мечах. У купцов тоже откуда-то взялись мечи, и орудовали они ими весьма умело.
Пришел в себя Серик от бадьи ледяной воды. Вся компания стояла у колодца, в кольце княжьих дружинников, скрипел журавель, дружинники черпали воду и отливали купцов, которые мотали головами, фыркали, и не спешили приходить в себя. Поодаль отливали Рюриковых дружинников, трое из них лежали отдельно.
Пышноусый сотник, держа под мышкой охапку мечей, покачал головой, увидя, что Серик опамятовал:
— Серик, брат у тебя — уважаемый человек, но ты-то!.. С кем связался… Шарап, Звяга, вы чего пацана буйствовать учите?
Шарап помотал головой, проговорил, без особого раскаяния:
— И правда, перебрали мы… Что поделать, непривычны к франкскому вину… — оглядевшись, он спросил: — А кто вон тех-то приложил?
Звяга пробормотал:
— А я знаю?.. Тоже, вроде, бил не на смерть…
Сотник вздохнул:
— Придется виру платить…
Один из купцов вытянул вперед фигу, рявкнул: