Ну и кроме того, мой срок пребывания во «Второй реальности» уже почти истек. До моего возвращения домой осталось всего три дня.
Глава 42
Нападение
Ты меня позовешь —
ни единого слова в ответ.
Не обнять, не коснуться ладонью,
не глянуть во след.
И глаза ты закроешь
и станешь молить в тишине,
Чтобы я появился,
вернулся, хотя бы во сне.
И протянешь ты руки,
и воздух обнимешь ночной…
И тогда ты поймешь,
что навеки рассталась со мной.
И поднимется солнце,
и день пролетит без меня.
И наступит закат,
и опустится ночь над землей.
И тогда над твоей
одинокой постелью, звеня,
Пролетит позабытая песня,
что сложена мной.
И умчится она,
и опять зазвучит в тишине,
И холодное сердце твое
запылает огнем.
И слезами глаза изойдут,
позабудут о сне,
И у самого горла, дрожа,
остановится ком.
Будет горькая память,
как сторож, стоять у дверей,
И раскаянье камнем
повиснет на шее твоей.
Назрул Ислам.
Сегодня предпоследний день моего здесь пребывания, совсем скоро, на рассвете я исчезну, и таймер уже ведет счет не сутками, а часами. Мне кажется, что стоит остаться в тишине — и я услышу тиканье убегающих секунд.
Мы не спали всю ночь — занимались любовью, разговаривали, целовались. Поэтому утром, глядя на мои закрывающиеся глаза, повелитель со смехом приказал мне идти отсыпаться. А я даже возразить толком не могу — язык заплетается. Дожидавшийся у выхода Раджа накинул на меня плотное покрывало, и я даже не стала отводить его от лица — так было темнее — и кажется, засыпаю прямо на ходу.
Просыпаюсь я от чьих-то криков, мгновенно вскакиваю на ноги и выбегаю во двор. Невольницы в панике мечутся по саду, словно испуганные курицы. Мне удается поймать одну за край развевающегося платья, и приходится несколько раз встряхнуть ее, чтобы она пришла в себя и перестала истошно визжать.
— Что случилось⁈
— На дворец напали! — наконец удается мне добиться ответа.
Всего несколько секунд мне нужно для того, чтобы вернуться назад, схватить перевязь с мечами и одним махом перелезть через ограду, практически взбежав по стене. Со всех ног несусь к выходу, слыша за спиной изумленное аханье. Евнухи-воины, сторожившие ворота, ведущие из гарема, не успевают даже рта раскрыть, настолько быстро я пробегаю мимо.
Обеденная зала, кабинет, зал для приемов — пусто. Меня охватывает паника, где же повелитель? Дворец в этой части словно вымер, а ведь обычно здесь едва можно протолкнуться среди слуг и просителей, ожидающих аудиенции. Коридоры здесь длинные, помещения огромные, и я сто раз успеваю проклясть того, кто спроектировал дворец таким огромным. Даже звуки боя и крики нападавших не услышишь, если будешь в соседнем крыле.
В коридорах перед главными воротами тоже царит напряженная тишина и нет следов сражения, значит, враги прошли не тут, похоже, кто-то пропустил их через боковые двери для слуг. Наконец, пробежав, наверное, пару километров, я слышу отдаленный звон мечей и крики.
У дверей в малую тронную залу я вижу множество распростертых тел в униформе стражников и людей в незнакомой мне одежде. И кровь на полу, очень, очень много крови. Похоже тут произошла крупная стычка, причем совсем недавно, кровь еще продолжает растекаться, возможно среди раненых еще есть живые. Только вот мне до них и дела нет, мне нужно как можно скорее найти Фатиха.
С силой распахиваю деревянные створки, и все внутри холодеет от увиденной картины. Мой повелитель — белые-золотые царские одежды стали красного цвета — стоит на коленях, удерживаемый двумя наемниками за плечи. И видно, что только их руки не дают ему упасть, настолько он ослабел от ран. Перед ним с надменным торжествующим видом стоит какой-то щуплый подросток, и своим появлением я, видимо, прервала напыщенную его речь.
— Ааа… Это и есть та самая демоница? Да это же просто какая-то чужеземная девка, — он надменно смеется, запрокидывая голову, наверное, хочет казаться внушительнее, чем есть. — Говорят, она отменно хороша на ложе, раз уж мой любимый братец потерял от нее голову. Я подарю ее тому, кто первым объяснит этой чужеземке, что рабам запрещено брать в руки оружие.
Наемники, усмехаясь, приближаются ко мне, но я даже не смотрю на них, мой взгляд словно прикипел к неподвижной фигуре на полу — одной из многих.