— Жив? Здоров?
Варвара приподняла Сашину голову, наклонилась к нему с кружкой, смотрела так, точно сама жадно глотала воду, потом всем телом припала к дружку, забыв о хате, набитых добром сундуках, обо всем на свете.
Бабы во дворах истошно голосили. Мужики старались что-то делать: потрошили чердаки и кладовки, где хранились дорогие в этот ненадежный год продукты, бросали через окна мешки с зерном, кадки с салом, домашний скарб, гнали из дворов скотину. На дороге, против хат, выросли горы пожитков.
— Заходите, дорогие, заходите. Есть водичка! — Сайкин широко распахнул ворота, пропуская во двор пожарный отряд во главе с Захаром Наливайкой. Пожарники бросили в колодец шланг и пустили в ход насос.
— Добрый какой стал Филипп Артемович! — удивился Захар. — Прежде у него среди зимы снега не выпросишь.
— Боится за свою хату.
— А что ему бояться? Небось хата застрахована.
— Не-ет, тут другая причина. Как бы под половицей не припрятано что-либо такое, что нам с тобой не следует видеть.
— Да-а-а, копнуть бы не мешало этого куркуля… Покрепче, покрепче налегай на насос! Эх и хутор наш хуторок, у воды и без воды.
Но Сайкина словно подменили.
— Братцы! Не врозь! Сообща, сообща! Навалимся всем народом и погасим пожарище! — останавливал он бегущих растерянных людей (каждый к своей хате, к своим пожиткам), заворачивал к очагу пожара — к амбарам с зерном и скотному двору, охваченных буйным свистящим пламенем.
— Не спасем колхозные амбары — не спасем и свои хаты. Оттуда ветер, оттуда угроза, — деловито, без волнения говорил Сайкин, отдавая то одно, то другое распоряжение, и ему подчинялись, как в его бытность председателем.
Чоп с каким-то дрянным деревянным корытом и дуршлагом в руках остановился посреди двора, посмотрел на уверенного в себе, спокойного соседа, на парней, вместе с Захаром Наливайкой налегающих на насос, на то, как поднялся весь хутор на пожар, и вспомнил давнее, полузабытое из своей боевой молодости. «Вот он, энтузиазм!» — подумал Чоп, бросил корыто и дуршлаг, схватил багор и побежал к амбару.
Когда занялся свинарник, Варвара кинулась выгонять скотину, делала это быстро, сноровисто, без криков и причитаний, опаленная огнем, с обгоревшим подолом и растрепанными волосами.
— Сайкина хата зачалась! — крикнул Чоп с крыши. — Ну, теперь и наша на очереди!
Но Варвара будто ничего не слышала, бегая от стойла к стойлу с опоросными свинками, откидывала щеколды, выгоняла живность во двор. Она, казалось, забыла о своих сундуках с добром, над которым тряслась, еще дедовским и отцовским, — плюшевыми отрезами, тяжелыми, с кистями, шалями, каракулем, хромом, девичьим приданым, забыла, как старалась поменьше колхозу, побольше себе. Теперь она осознала, что лишиться личного — полбеды, но лишиться общественного, начала начал ее существования, — лишиться всего.
Сайкин метался по комнате, хватал то одну, то другую вещь, но тут же бросал, видя их бесценность. Потащил из горницы холодильник и застрял с ним в дверях.
— Выходи, дядя Филипп! Побереги жизнь! — крикнул Захар Наливайка, влезая в окно с брандспойтом, и Сайкин как бы опомнился, облапил на груди, под рубашкой, замусоленный узелок и выбежал вон из дыма и пламени.
Стоя поодаль, он глядел на свою полыхающую костром хату, на то, как Захар направлял в пламя взмученную, слабую струю из медного брандспойта, как трое парней баграми растаскивали обугленные, едко дымящие бревна, как бессильны они были против огня, глядел, глядел, и слезы вдруг полились из глаз; он обхватил голову руками и пошел прочь.
Западная сторона Таврического уже вся полыхала пожаром, и дым гигантским черным шлейфом тянулся над землей далеко в степь. Елена примчалась в хутор на двуколке, и за нею, рассыпавшись по полю беспорядочной цепью, те, кто был на севе. Улицы заполнились народом, подводами, грузовиками, мотоциклами: подъезжали пожарные команды соседних колхозов.
Прикатил из райцентра на красной машине с душераздирающим гудком Рубцов, соскочил на ходу, подбежал к председателю:
— Полный комплект пожарного оборудования, Елена Павловна!
Но огонь уже сделал свое дело. На этой стороне хутора уцелела одна только хата Чопа. Видно, защитил яблоневый сад. Среди пепелища, в самом центре пожара, чудом сохранился глиняный базок, в котором хрюкала свинья, просовывая в дырявую дверь мокрый пятачок и нюхая прогорклый воздух.