В придорожной чайной за столом, накрытым для обеда, шофер поглядывал на Бородина с беспокойством:
— Вы меня слышите или нет, Василий Никандрович?
Шофер о чем-то спрашивал, но до сознания Бородина дошел лишь обрывок фразы.
— Потом об этом, — сказал он, поднимаясь. — А сейчас быстрей домой!
— Обед не окончен, Василий Никандрович!
— Я уже сыт.
На границе своего района Бородин увидел занесенные пылью и обглоданные зайцами почти до самых верхушек деревья. Все же на них проклюнулись листочки. А терн и абрикосы уже покрылись розово-белой кипенью. У хлеборобов это примета: можно сеять кукурузу. Но странно было видеть цветение на ветках, словно кем-то случайно натыканных в пыльные барханы. «Выживут ли? А как там посевы?» — думал Бородин, то и дело высовываясь из «газика», присматриваясь к нивам. Было непонятно, то ли начисто сметен верхний слой земли, то ли засыпан пылью, принесенной ветром с востока. Бородин чуть ли не через каждый километр велел шоферу останавливаться и шагал по полю, а «газик» катил следом по дороге.
В Москве после защиты диссертации был банкет, потом веселая, с шумными застольями, не столько познавательная, сколько развлекательная поездка в одно образцовое опытное хозяйство. Но в душе Бородина радость от успеха омрачалась беспокойством за дела в районе, ни на минуту не оставляла тревога, предчувствие какой-то беды. Вечером, вернувшись в гостиницу, он позвонил в район, узнал о пожаре в Таврическом и тут же отправился на вокзал, а приехав в райцентр, не заходя домой, пошел прямо в райком. Из кабинета дохнуло застоявшимся воздухом. Бородин пошире распахнул окна, хорошенько проветрил комнату, сел за стол. Накопилось много бумаг. Но тут вошел Рубцов. Секретарь показал на стул:
— Садись, рассказывай, как там в колхозе «Среди вольных степей»?
— Вы знаете о пожаре?
Бородин кивнул головой.
— Ну вот, несмотря на стихийное бедствие, колхоз первым в районе закончил сев.
Бородин откинулся на спинку кресла и с наслаждением почесал карандашом за ухом:
— Председатель из Елены Сайкиной все-таки получится. Я в ней почему-то уверен. Правда, хозяйство слабоватое, а требования возрастают…
Рубцов слушал с бесстрастным лицом.
— Василий Никандрович, вам виднее, — сказал он. — Но Сайкиной уже нет в колхозе.
— Что? — не понял Бородин.
— Созвала правление, зачитала заявление и уехала… в Рязань.
— Какое заявление? Какую Рязань?
Бородин, опираясь карандашом о стол, вскочил с кресла, сверху разглядывая плешину на голове Рубцова, старательно прикрытую редкими волосами, зачесанными с затылка наперед. Дмитрий Дмитриевич ладонью осторожно притронулся к макушке, поправил прическу.
— Обыкновенную Рязань. Там у нее вроде двоюродные сестры. Горевать особенно не приходится, Василий Никандрович. Сайкина явно переоценила свои силы, напутала, ну и скатертью дорожка! Намучились бы вы с ней.
Бородин встретился с отсутствующим, холодным взглядом Рубцова. Конечно, его сейчас меньше всего беспокоила судьба Елены.
— Утром звонили из обкома, — сказал он невозмутимо. — Ваш район, Василий Никандрович, далеко не блещет урожаями кукурузы. А много придется сеять по весновспашке.
Бородин перевел взгляд на черное, как негатив, окно и ничего не ответил.
В ушах ясно звучал голос Елены:
«А против каких вы традиций выступили в институте, Василий Никандрович?»
«Смотри-ка, запомнила наш разговор в поезде».
«Я тогда, знаете, о чем подумала?»
«О чем?»
«Наверное, полемист».
«Не знаю… В институте я обжегся, но голос мой не прозвучал впустую. Уже есть постановление обкома партии: юго-восточные районы целиком специализировать на овцеводстве».
«Так вы за традиции, а не против. Ловлю вас на слове!»
Бородин рассмеялся:
«Лови, лови. Что-нибудь задумала?..»
Он догадался о мотивах отъезда Елены, но не ожидал такой поспешности. «Елена, Елена, что же ты спасовала? А я-то на тебя надеялся!..»
Широкая массивная триумфальная лестница вела на второй этаж, к секретарям. Красная ковровая дорожка мягко оседала под ногами, огромный прохладный коридор, вымытый и натертый до блеска, был пуст. Празднично блестели покрашенные «слоновой костью» высокие двери с табличками фамилий работников обкома партии. Время от времени из кабинетов бесшумно выходили люди, чтобы тут же скрыться за соседними дверями. Все здесь понуждало к строгости и порядку, заставляло подтягиваться и невольно робеть. Бородин увидел старого друга.