— А, рязаночка, подцепила-таки кавалера!
Бородин смущенно крякнул, но Елена не растерялась:
— Завидно стало? Проваливайте!
Развязность ей никак не шла, и, понимая это, она стыдливо сказала:
— Ох и девки у нас, палец не показывай…
Вскоре они снова встретились со злоязычными подружками, и снова Бородина словно окатили ушатом воды:
— Наша-то рязаночка рада до смерти! Его небось дома жена ждет не дождется.
— А вам какое дело? Вы бы рады-радешеньки кривому, да кому нужны такие вертихвостки.
— Глянь, как прицепилась! Для чего он тебе?
— Не для чего, чего иного, кроме прочего другого.
— Ясно! — подхватили, смеясь, девчата. — Любовь зла, полюбишь и козла!
Бородин не мог в свою защиту вставить слово, так как обращались к одной его спутнице, соблюдая в этом какое-то приличие к незнакомому человеку, хотя склоняли его на все лады.
— И не стыдно тебе сразу под руку гулять?
— А я вот возьму еще и поцелую, чтобы у вас слюньки потекли.
Сезонницы в ответ лишь захохотали и скрылись за поворотом аллеи.
Бородин шутя напомнил Елене об ее обещании, она улыбнулась, покачала головой.
А сезонницы вдруг хрипло, безголосо запели на весь сад:
И в третий раз попались им навстречу острые на язык сезонницы. Завидев их издали, Елена уже не без робости сказала:
— Сейчас снова отпустят пару словечек, только держись.
Действительно, и на этот раз Бородин оказался в центре внимания, хотя по-прежнему сезонницы обращались только к его спутнице:
— Ну как — понравилась наша частушка?
— Орите, если глотки у вас луженые.
— Ага, задело, так мы еще споем.
Бородин свернул с аллеи в глубь сада. Разговор не клеился. По всему видно, уже нельзя будет вернуть прежнего хорошего настроения. И это всего-навсего из-за дурацкой выходки двух развязных сезонниц. Как глупо!
— Эй вы, девчата, чего пристали к людям? — крикнул откуда-то вывернувшийся шустрый паренек с белой бумажной розой в петлице накинутого на плечи пиджака. Но подружки только повели носами, как зверьки по ветру. А Фрося, приглядываясь к пареньку в сумерках, сказала:
— Это ты, Костя?
— Я. Чего это вы так разошлись?
— Елену высмеиваем. Изменила она тебе, какого-то приезжего дядю подцепила.
— Так-таки сразу изменила?
— Может, это ее родственник, — предположила подруга Фроси.
— Вы не обращайте внимания, — сказала Елена, словно извиняясь, и повела Бородина к выходу из сада. — Оскорбить человека им ничего не стоит. Легкомысленные. В общежитии с ними никто не дружит и все сторонятся.
— Ничего не скажешь — бойкие!
— В парке. А вот на ферме совсем другие…
— А ты что на ферме — бригадир?
Елена промолчала. Бородин посоветовал ей вернуться в Таврический, обещая поддержку. Теперь ей, несомненно, будет легче работать с таким производственным опытом. Бородин понимал, что затронул самое больное место, что с кондачка тут ничего не решишь, но продолжал твердить одно и то же.
Елена вдруг пожала ему руку, останавливая:
— Ну, я пойду в общежитие. Уже поздно.
— Я тебя провожу.
— Не надо. Тут недалеко. А вы еще погуляйте, послушайте песни наших девчат.
— Не будь такой строгой, Елена. У меня самые хорошие намерения!
Он все-таки проводил ее до калитки, которая перед ним тотчас же наглухо захлопнулась. Елена убежала, бросив скупо: «Прощайте!» Сквозь ветки деревьев вспыхнул светлый квадрат и потух.
Под ногами похрустывали ветки и шуршали опавшие листья. Было тихо, лишь в саду еще что-то пиликал гармонист и надсадно тянула частушку безголосая Фрося.
2
А зимой Бородину по почте пришел пригласительный билет из того самого колхоза, где работала Елена: приглашали на какой-то юбилей. Бородин не очень надеялся на встречу: сезонницы наверняка давно разъехались по домам.
Вот и садик, стынущий на морозе. Бородин подошел к памятной скамейке, перечеркнул пальцем затвердевшую шапку снега и ясно представил тот вечер. Где теперь Елена? Что делает? Уехала в рязанскую деревню, как все сезонницы, или, может быть, еще в колхозе? Он завернул к общежитию — заколоченные двери, наглухо закрытые ставни, точно тут уже многие годы не жили люди. На улице неожиданно столкнулся лицом к лицу с Фросей. Она хотела прошмыгнуть мимо, но Бородин поймал ее за руку: