Этим нездешним «коль» Саша хотел придать вескость своим словам.
— Вот ты конкретно и проверь, что она носит с фермы в подоле, — заметил бойкий голос из сеней. — Каждый день провожаешь домой!
Хохот словно ледяной водой окатил Сашу. Не помог и медный колокольчик величиной с хорошую грушу, уцелевший в хуторе с времен дореволюционной приходской школы. Злясь и досадуя, Саша ждал, когда водворится тишина. Рубцов снова вскочил с места:
— Порядка, порядка нет, товарищи! — Но колокольчик в его руке беззвучно трясся, как будто вместе со всеми давился от смеха.
А Елена, воодушевленная поддержкой, смело продолжала:
— Кукурузу мы уберем, пусть с запозданием, не велика беда. Но вот как нам освободиться от мешочников, всех этих околоколхозных людишек?
Саша сидел красный, недовольный собой, исподлобья поглядывал на Варвару. Она вызывающе выпрямилась, с головы ее на плечи сполз платок, волосы распались, насунулись на уши, и с губ не сходила бегающая, глуповатая улыбка.
Бородину странно было слышать, что хищение поросят на ферме и всякие «побочные промыслы» не вызывают особого негодования. Свыклись, притерпелись? Но вспомнил, что степняки народ отчаянный, вон та же Варвара не посчитает за грех осенней ночью оседлать мотоцикл и мотнуть по грейдеру на колхозный огород, приволочь домой чувал помидоров для засолки, которые у нее почему-то не уродились.
Уколотый взглядом Рубцова, Саша повернулся к Елене:
— Вы закончили, товарищ Сайкина?
— С мешочниками надо кончать! — Девушка сердито прикусила губу и ушла в толпу.
Филипп Сайкин из коридора хмуро всматривался в Бородина, переводил тяжелый взгляд на Варвару. Не злость — тоска гложет Филиппа: вила, вила Варвара из него веревки, как многие, не стесняясь, говорили ему прямо в глаза. На председательской должности, которую он одно время небезуспешно занимал, его величали вначале Филиппом Артемовичем, потом, по мере падения авторитета, только Артемовичем, а перед тем, как снять, звали просто Филькой. Но Варвара даже этим именем давно не зовет. «Чего тебе?.. Слышь!..» — ласковее у нее не находится слов. И что ей понравилось в этом хлюпике, которого можно раздавить ногтем? Сайкин смотрел на бледнолицего, смущенного паренька, похожего на девицу, и думал: «Бесстыдная, пакостная Варвара. Задрать бы тебе подол да всыпать розог!..» К Цымбалу даже ненависти не было. Сайкин не брал его в расчет как мужчину.
Рубцов поправил на носу очки, закатил к потолку глаза, часто-часто замигал:
— Товарищи колхозники… Лично я, будучи на соответствующих должностях в мою бытность работы в районе, тянул ваш колхоз, как ту репку бабка да дедка.
— Не туда тянул, — заметил кто-то шутя.
— Тише ты! Неудобно.
— Дмитрия Дмитриевича не собьешь с толку. Он сам десяток за пояс заткнет! — солидно вставил Филипп Сайкин и поглядел на стоявшего рядом длинного худого старика Чопа, ожидая от него поддержки. Но Чоп лишь неопределенно гмыкнул и вытянул шею, пытаясь лучше рассмотреть районное начальство.
Дмитрий Дмитриевич Рубцов был командирован из области. Однажды ранним утром дверь кабинета Бородина приоткрылась, забелела лысая голова с торчащими, как у тушканчика, ушами, и как-то боком протиснулся поджарый человек в полувоенной форме с портфелем. Дверь была широкая, но, казалось, вновь прибывший, несмотря на свою поджарость, протискивался, а не свободно входил. И к столу он не шел, а будто семенил на цыпочках. Он предъявил свой мандат и, пока Бородин читал о полномочиях по внедрению в районе высокосортной кукурузы, тихо, смирно сидел поодаль на стуле, поджав ноги и положив на колени портфель.
Бородин только что вступил в права секретаря райкома партии, приезжий люд пока ему не докучал, а Рубцов был первой ласточкой, да еще, как выяснилось, занимал в районе какой-то руководящий пост в былые времена, и осталось тут у него немало знакомых. Все это расположило Бородина к уполномоченному. До вечера он не отпускал гостя от себя, вместе ездили по колхозам, обедали, ужинали, заседали на бюро, а на другой день к гостинице за Рубцовым подкатил «газик», который остался за ним на все время командировки.
Рубцов постепенно вошел во вкус уполномоченного. Бородин ни в чем его не стеснял, напротив, всячески содействовал его работе: по первой же просьбе Рубцову выдавались справки, о чем были предупреждены районные учреждения, в гостинице он занимал лучший номер, в чайной обедал не в общем зале, а в отдельной комнате за столом, покрытым белоснежной скатертью, с красивой сервировкой и миловидной обходительной официанткой.