— Дня тебе мало? Добрые люди спят уже давно.
— То ж добрые… — буркнула Варвара, ожесточенно ерзая тряпкой по полу и вытесняя деда из комнаты.
5
Среди домов есть такие, в которые входишь с охотой, зная, что там всегда будут тебе рады. Знал такой дом в хуторе и Дмитрий Рубцов. Из правления он отправился ужинать к старому другу Филиппу Артемовичу Сайкину. Они сели за стол в чистой горнице, где полы пахли свежей краской и снежно белели стены, увешанные широкими деревянными рамами домашней работы с плотно вставленными в них многочисленными фотографиями. Хоть были здесь и традиционные, расшитые петухами рушники и горбился в углу дубовый столетний сундук с замком-гирькой, комната выглядела отнюдь не старомодно, было в ней немало примет и нашего времени. Окна совсем не подслеповатые, а высокие, горница просторная, с одной стороны— новый шифоньер и трюмо, с другой — сверкающий лаком и перламутром радиокомбайн, какой редко увидишь и в городской квартире.
— Зачем тебе этот аристократ? — удивился Дмитрий Дмитриевич. — Телевидение не скоро дойдет до вашего хутора.
— Хочу первым посмотреть это дело. А то помру и не увижу, — лукаво отвечал хозяин, между прочим любивший слово «дело». — Время летит, не успеваешь оглядываться. Я и антенну установил на крыше, и кажется мне, что мой дом теперь не дом, а какой-то воздушный корабль. Несется невесть куда. Дойдет, очень даже скоро дойдет это дело до хутора.
— Все шутишь, Филипп Артемович. Я рад за тебя.
Для Варвары он был безымянный, для злых хуторских языков — Филькой, а для Елены и друзей — Филиппом Артемовичем. Этим дорожил, в семейном устое видел основательность жизни.
— Подумать только, уже зоотехник, уже нас, стариков, в хвост и в гриву разделывает на собрании, а, Филипп Артемович? — сказал Рубцов, имея в виду Елену, приемную дочь Сайкина.
— Рано ты в старики записываешься, Дмитрий Дмитриевич. Как бы ты, это дело, за мою дочь не стал свататься.
— Я что! Вот Бородин точно зашлет сватов.
Сайкин нахмурился:
— С чего ты взял?
— Видел его с Еленой. До сих пор, наверно, беседуют.
Сайкин вовсе озлился:
— Что ты мелешь! Где ты их видел?
— За крыльцом правления. Может, и целовались, бог их знает.
— Не допущу! — Сайкин грохнул кулаком по столу. Лицо Рубцова вытянулось: он никак не ожидал, что Сайкин так разволнуется от его шутливых слов.
Хлопнула дверь. Вошла Елена. Сайкин приставил палец к губам, строго посмотрел на Рубцова: «Хватит, хватит об этом!»
— Иди с нами снедать! — позвал он Елену, которая направилась в свою, смежную комнату, неся на покатых плечах толстые золотистые косы, как два лисьих хвоста. Рубцов проводил ее любопытным взглядом.
— Не хочется, — отозвалась Елена. В ее комнате скрипнула кровать.
Сайкин вздохнул:
— Строптивая стала. А ведь я ей… Не будем, не будем об этом деле. Давай вечерять, Дмитрий Дмитриевич!
— Ну вот, новый секретарь… Как он тебе понравился, Филипп Артемович? — Рубцов наложил себе в тарелку парующую рассыпчатую картошку, соленые огурцы с прилипшими веточками укропа и усердно захрустел, ожидая, что скажет хозяин. Но Сайкин молчал, налил рюмку водки, неторопливо подал гостю через стол.
— Не могу. Мне еще с Бородиным встречаться.
— Брось ты, ей-богу! Двенадцатый час. Какие встречи?
Но Рубцов с полным ртом замычал и замотал головой, отстраняя рюмку. Сайкин пожелал ему здоровья и выпил сам.
— Чем тебя еще угощать? Пробуй мед. Занимаюсь потихоньку пчелками. Спокойно и полезно это дело.
Но Рубцов думал о своем.
— Ситуация в правлении была, я тебе скажу, не из легких, только меня с толку не собьешь. Нюх у меня собачий, и нос всегда держу по ветру. Вы мне тут хоть в стельку… чего ни плетите, а я знаю: главное сейчас кукуруза!
— Бородин тебе спасибо скажет. Выпей!
— Нелегкий он человек, этот Бородин, признаться тебе, — продолжал Рубцов. — Я не новичок в сельском хозяйстве. Но не могу понять, как человек может интересоваться одними свиньями, телятами, кукурузой! Записная книжка у него — настоящий молитвенник, куда он то и дело заглядывает. Представь, там даже записано, когда такая-то свинья на такой-то ферме должна опороситься! Ну и мне приходится копаться в бумажках, как жуку в навозе, зубрить до умопомрачения. Кошмары стали сниться. Недавно приплелось, будто меня на бюро обкома засыпают перекрестными вопросами и, если на какой не отвечу, то тут же мне гроб-могила. И кто же, думаешь, спрашивает? Бородин! «А сколько, Дмитрий Дмитриевич, подсосных поросят в колхозе „Среди вольных степей“? А какой сейчас средний привес у бычков на откорме?» Веришь, проснулся в холодном поту…