— Не пойму, какие дела привели тебя в райком, Парфен Иосифович? — спросил он с подковыркой.
— Тут и понимать нечего, — ответил Чоп, не поворачивая скованную подворотничком шею. — Не лясы точить. Ты, кум, за мной будешь! — Чоп решительно оттеснил Сайкина от двери.
— И я, Парфен Иосифович, приехал не лясы точить. И не просить разрешения на продажу гусей, — съязвил Сайкин.
— Кто тебя знает! — Чоп пропустил «шпильку» мимо ушей. — Может, проситься на председательское место! Только тебя к нему за версту нельзя допускать.
— Почему же?
— Мед свой будешь путать с колхозным. Ешь ты его целыми тарелками, аж на животе пузырьки выступают. — Чоп хихикнул, довольный своей отместкой.
— От вас тоже, Парфен Иосифович, польза колхозу как от козла молока, — распалился Сайкин. — Молчали бы! А насчет меда можно подумать, что вы лизали его языком с моего живота.
Тавричане сокрушенно покачали головами:
— Да хватит вам!
— Что вы, как дети, завелись.
— Тс-с-с…
Дверь кабинета раскрылась, в приемную вышел Рубцов, обвел всех строгим взглядом. Чоп торопливо одернул гимнастерку и вытянул из воротника красную, в складках, как у индюка, шею. Сайкин с достоинством кашлянул.
— Здравствуйте, Дмитрий Дмитриевич!
— А, Филипп Артемович. Заходите!
Сайкин насмешливо посмотрел на Чопа: то-то, мол, не суйся поперед батьки в пекло, и вошел в кабинет.
Форсисто заскрипели только что вычищенные сапоги, и запахло, как на шорном заводе. При виде могучей фигуры Бородин подобрел, пошел навстречу. «Пусть не председатель, а бригадир из Филиппа получится боевой», — подумал он и, пожимая протянутую руку, сказал:
— Вот и снова встретились. Садись… Хоть и часто мы с тобой ссорились в детстве, но я обиды старые забыл. Все-таки бойкое время было, а?
На какую-то секунду в глазах Сайкина зажглись добрые огоньки, но тут же потухли.
— Я насчет меда, Василий Никандрович.
— Опять мед!
— Нехорошо со мной поступили. Вроде я чужой продаю или в колхозе украл Из нее, колхозной пасеки, нуда не выкачаешь. Пришла она в полное запустение.
— Да разве я сказал, что ты ворованный продаешь?
Бородин нахмурился, потянулся к пачке папирос на столе, и Сайкин понял, что не вовремя завел разговор о меде. Он давно клял себя за несдержанность, которая, может быть, и была главным препятствием в жизни, мешавшим ему встать вровень с Бородиным.
— Если вы сейчас заняты, Василий Никандрович, я в другой раз… — Сайкин приподнялся на стуле.
— Да нет! Вовремя пришел. Есть к тебе деловое предложение. Засиделся ты, Филипп, на почте.
Но как он ни убеждал Сайкина принять бригаду, какие ни приводил доводы, тот упорно отнекивался.
— Ладно, тогда мы с тобой по-другому поговорим, Филипп.
— А вы меня не пугайте, товарищ секретарь, — сразу перешел Сайкин на официальный тон. «Нет, не будет у меня мира с Бородиным, не могу я притворяться. Враг он мне, враг до могилы», — заговорила вдруг у Сайкина гордость.
— Я тебя не пугаю. Ты это брось, но у тебя самого совесть есть или нету?
— А вы совестью не попрекайте! Наслушался я всяких моралей, сыт по горло.
— Да что ты, в конце концов, как налим!..
— Прошу не обзывать.
— Вот чудак!
— Опять же, не чудак, а человек.
Так они пререкались до тех пор, пока у Бородина не задрожали руки, сжимаясь в кулаки, как в детстве. Хотелось, очень хотелось двинуть в невозмутимое лицо Сайкина, но сдержался, сразу стал равнодушным, словно никакого разговора и не было.
— Точка. Видно, кашу мы с тобой не сварим, Филипп.
— Ну и прощевайте!
Сайкин вразвалку, косолапо затопал из комнаты, в расстройстве выволочил за собой в приемную половик и едва не сбил с ног Чопа, поджидавшего своей очереди.
— Тю, скаженный. Или пятки скипидаром смазали? — выругался старик, придерживая налетевшего на него Сайкина. Оправил гимнастерку, приосанился, вытянул шею из подворотничка и заглянул в кабинет:
— Можно?
— А, Парфен Иосифович! Заходи, заходи!
Чоп к столу не подошел, скромно сел на крайний стул у двери, с минуту молчал, прислушиваясь. Из приемной доносились раздраженные голоса:
— Черта с два я пойду бригадиром!
— На нашем хребте хочет в рай выехать.
— Мы уже такого борща нахлебались.
— Тс-с-с… Слышно!
Чоп опустил голову, сильно смущенный. Бородин подошел к двери и нарочито шумно прихлопнул ее. В приемной стихло, потом робко заскрипели половицы.
— Такая уж, видно, секретарская должность, — Чоп развел руками. — И наслушаешься и насмотришься. Сами знаете, Василий Никандрович, народ у мае в карман за словом не полезет. Меньше обращайте внимания.