— Есть примета: долго не уживаются те, кто дружил в детстве, — сказала она как-то, словно определяя все наперед. — Это у нас временно.
Зачем такие обидные слова? Неужели их любовь на самом деле будет непродолжительной? Увы, с каких-то пор он стал замечать, что Лида тяготится им.
Вскоре дома во время работы над диссертацией, отойдя к окну и глядя на улицу, она сказала будто между прочим:
— А знаешь, сегодня звонил Илья. (Это был ее старый друг, однокурсник по институту, теперь министерский работник. Бородин подозревал, что, не вернись он с фронта, Илья стал бы мужем Лиды.)
— Зачем же он звонил?
— Собирается заглянуть в наш институт.
— Что он тут не видел?
Лида недоуменно повела бровями: о чем беспокоится Бородин?
— Для тебя это безопасно, — сказала она. — Илью интересуют возможности нашей лаборатории. Он считает, что мы выглядим ремесленниками в сравнении с коллегами в академии.
Телефонный разговор, по всему видно, доставил ей немало удовольствия, что неприятно кольнуло Бородина.
— Это полбеды, — сказал он. — И то небольшое, что мы делаем, не находит практического применения. Вот твоя диссертация. Что от нее толку? После защиты она попадет на пыльные стеллажи архива…
— По-твоему, следует отказаться от защиты?
— Нет, зачем же! Пройдут десятилетия, и, возможно, какой-нибудь ученый муж, роясь в архивах, наткнется на пухлую папку и по достоинству оценит твой труд. К тебе придет слава…
— А, надоело! — Лида брезгливо поморщилась.
— Может быть, и мы надоели друг другу? «Это временно» что-то затянулось, — кольнул он ее ее же словами. Они словно случайно чаще и чаще срывались с его языка, словно какой-то тормозной механизм не срабатывал вовремя, и Бородин всякий, раз ругал себя за несдержанность, однако невольно повторялся.
— Я уже не знаю, что тебе отвечать, и становлюсь равнодушной, — сказала Лида.
Действительно, неужели он хотел сделать ей больно? Нет же, он любил ее, и чем дальше, тем сильнее. Не видя ее несколько часов, он скучал и искал встречи. Но вместе с тем рядом уживалось другое чувство, похожее на ревность. Но к кому? Помнится, летним утром, проснувшись раньше Лиды, он нашел на своей груди мягкую маленькую руку и увидел близко-близко ее белое лицо, уткнувшееся в подушку. Спящей она была по-новому красива, и Бородин долго смотрел на нежно очерченный, спокойный профиль, и тогда впервые, наверное, пришло это чувство, похожее на ревность. «Ведь глупо, — рассуждал он. — Я Илью не знаю, видел раз или два издали, и их прошлое меня не интересует, хотя она и пыталась что-то объяснить». И он успокоился и не думал об этом до тех пор, пока не услышал злополучного: «Это временно». Может быть, «это временно» было вызвано тем, что она не была ему верна до конца? И Бородин стал размышлять над этим, и снова откуда-то появилось чувство раздвоенности. Иначе его уже нельзя было назвать. И теперь он объяснял его только обидными Лидиными словами.
Илья приехал утром и до вечера устраивал какие-то дела в институте, готовил какой-то документ. Бородин и Лида жили в старом доме. Чтобы с улицы попасть во двор, нужно было пройти под каменным сводом без ворот. Было уже темно. Бородин, ступив под свод, увидел притихшую пару и сразу догадался, с кем Лида. Может быть, они целовались, в темноте нельзя было разглядеть, но такое подозрение у Бородина сразу же возникло, и он круто повернул назад, глухо сказал: «Тут мне вроде нечего делать». Как ни быстро он шел, Лида его догнала, остановила: «Это же глупо! Я ждала тебя, а Илью даже не пригласила в дом». «Отстань!» — Бородин отбросил ее руку и ушел. Странное дело: он почувствовал легкость, и физическую и душевную, точно освободился от непосильной ноши, точно избавился наконец от тяготивших его обязанностей. «Я совершенно спокоен, — удивился он. — Куда же делась ревность?» И посмотрел на миловидное личико, мелькнувшее в людском потоке. А через несколько минут поймал себя на том, что разглядывает молодую женщину возле широкой витрины магазина. «Смотри-ка, смотри-ка, я даже неравнодушен к другим женщинам! Еще могу увлечься…» И этому трудно было найти объяснение. Но, думая так, он и попытки не сделал изменить Лиде. А она? Еще вон когда сказала «это временно», и вот теперь ее слова подтвердились, и Бородин, только что наслаждавшийся свободой, пришел в уныние. Возможно, Лида вправду его поджидала. Но разве для этого подходящее место темный подъезд?
И, негодуя и злясь на Лиду, он шел по улице, перестав замечать миловидных женщин и даже друзей и знакомых. Он любил Лиду, одну ее, хотя она и принесла ему страдания, лишила надолго покоя. Он вдруг ясно осознал, как все в жизни преходяще. Ушли детство и юность, исчезли, затерялись в быстротекущей жизни многие друзья, и его душевное богатство, нажитое за три десятилетия, было дорого только ему и имело смысл, ценность, только пока он жив. Еще час назад любовь к Лиде представлялась бесконечной, но в один миг рассыпалась в прах, а через месяц, возможно, уйдет из его жизни навсегда, и все, что было вместе нажито, станет призрачным, как будто вовсе не существовало. Жутко подумать! Он прислонился к столбу в темном проулке у своего дома и сжал рукой виски, испугавшись, что сходит с ума. Время, остановись! Земля, летящая в космической бездне, поверни назад! Верни мне прошлое, стертое с твоего лица войной и годами!