Елена достала чистый лист бумаги, придвинула ближе чернильницу, собралась с мыслями, как дверь вдруг распахнулась и в кабинет вошел тракторист Пантелеев, видно, прямо с поля, перепачканный землей и машинным маслом.
— Как быть, Елена Павловна?
— Что такое?
— Позарез надо в город.
— Кто же зябь будет пахать? Зима не за горами.
— Я тоже зимы боюсь. Хата стоит недостроенная. Гвоздей нужно с пудик.
— С гвоздями трудно в колхозе. Но бригадир говорил мне о вас, я выделю этот пудик, как только получим гвозди на складе. Идите работайте. В такое время трактор нельзя оставлять даже на час!
— Надоело мне ждать, Елена Павловна. С весны в сарае целой семьей живем. Терпения уже нету. Жена загрызла. Ты, говорит, один такой дурак, в поле да в поле, из работы не вылазишь.
— Сказала же — лично займусь гвоздями.
— День еще подожду, Елена Павловна, больше невмоготу. Освобождайте от работы.
Елена снова взялась за ручку и бумагу, а когда подняла голову, напротив нее уже сидели две женщины и протягивали через стол ладони — натруженные, иссеченные морщинами, не женские, мужские ладони:
— Видите, Елена Павловна.
— Вижу, не белоручки.
— Всю жизнь полы глиной мажем. Надоело. Хотим досками застелить.
— Где же я вам досок возьму, бабоньки? В колхозе коровник и птичник без стропил стоят.
— Отнимаются у нас руки, Елена Павловна. Мы ведь не тунеядцы, честно в колхозе работаем. По двадцать коров в день выдаиваем. Пожалейте наши руки.
А после женщин ворвались двое шумливых мастеровых и забегали плутоватыми глазами.
— Строители мы. По договору у вас.
— Крышу мы должны крыть на клубе.
— Вот, значит, теперь мы хотим спросить: крыть или не крыть?
— Конечно, крыть. И как можно быстрее: лето на исходе.
— А как насчет деньжонок?
— Каких деньжонок?
— Сотенку хотя бы, председатель. Для задора!
Мастеровые стояли посреди комнаты в развязных позах, нагловатые, уверенные, что свое получат. «Кому пришло в голову взять на работу шабашников?» — подумала Елена, но сказала доброжелательно, все-таки строители позарез нужный народ:
— Обратитесь к бухгалтеру. Как у вас там в договоре записано, она в курсе дела.
Мастеровые покосились на дверь, куда тотчас при их появлении ушла бухгалтер, и остались на месте.
— Ты бы сама походатайствовала, председатель.
Елена знала, что ей придется нелегко, но многого, очень многого не предвидела. Колхоз строил, и колхозники чуть ли не через двор закладывали дома, не саманные, не под камышом, как в первые годы после войны, а каменные, под шифером, под черепицей… Какая-то строительная горячка охватила народ: шифер, лес, гвозди, цемент — нарасхват.
Вон их сколько поднялось — веселых, покрашенных синькой или охрой, с витиеватыми резными карнизами и крылечками. А на одном доме по фронтону друг другу навстречу плывут белые лебеди; даже на ящике для писем намалеван голубь с конвертом в клюве. «Ну и пусть люди строят, украшают свое жилье, — думала Елена, — ведь из поколения в поколение ютились в земляных хатах с подслеповатыми оконцами, в кровь разбивали лбы о низкие притолоки…» Нелегко дались эти новые дома. После работы в колхозе, не передохнув, засучивали рукава, подкатывали штаны, месили глину, рыли ямы, клали фундамент, набивали шлакоблоком стены и падали в кровати от усталости как подкошенные. Нет, не манна сыплется с неба в крестьянский двор. Елена хорошо понимала и тракториста Пантелеева, и женщин-доярок с мужскими натруженными руками, но как всех оделить, как не обидеть?
— Елена Павловна, будем сегодня ехать или нет?
На пороге стоял шофер Захар с кнутом, похлестывая им по сапогу. Старая колхозная «Волга» до сих пор была на капитальном ремонте, и Елена ездила то на грузовой машине, то на линейке.
— Обязательно! Вот только бумаги подпишу, — сказала она и, кивая мастеровым на дверь в бухгалтерию, туда, мол, туда идите, прямо с крыльца прыгнула на линейку, легко качнувшуюся на рессорах.
— А производственный план? — крикнула бухгалтер в форточку.
— Потом. Пусть у меня побудет.
— В третью? — спросил Захар, натягивая вожжи.
— Давай в третью.
3
Легкую линейку кренило набок, того и гляди очутишься в кювете. Комок грязи из-под лошадиных копыт ляпнул Елене прямо в переносицу, и вскоре еще два комка угодили в лицо. Застоявшаяся лошадь, понукаемая Захаром, бежала грузной рысцой, громко екая селезенкой.