Работа о тайной войне в годы войны Полоцкой (1562–1570) ещё не написана, да и вряд ли появится в обозримом будущем. Однако эта страница истории русско-литовского противостояния весьма и весьма любопытна. Дошедшие до нас отрывочные сведения позволяют утверждать, что пограничным литовским старостам и державцам (не всем, конечно, но некоторым совершенно точно: например, Филону Кмите, сидевшему в Орше, и Станиславу Пацу из Витебска) удалось организовать достаточно эффективную разведывательную сеть по ту сторону границы. Агенты исправно снабжали их сведениями о намерениях московитов и передвижениях царских ратей.
По весне 1567 года от наводнивших русское пограничье литовских «шпегков» всё нараставшим потоком стали поступать известия о военных приготовлениях московитов. Если верить донесениям, приготовления эти приобретали всё более и более угрожающий характер. 1 апреля великий литовский гетман Григорий Ходкевич отписывал брацлавскому воеводе князю Роману Сангушко, исполнявшему обязанности польного гетмана, что неприятель намерен поставить новые замки в ряде спорных мест.
«Тот неприятель подлуг звыклости свое зрадливе панство Его Кролевское Милости поседати и замки на отчизне Его Кролевское Милости будовати змыслил и росказал, то есть в Лукомли, а на Саре», —
сообщал гетман князю и добавлял, что для этих работ в Полоцк нагнали видимо-невидимо посохи.
Прошло три недели. В новом письме великий гетман извещал всё того же адресата:
«Тые новины около умыслу того неприятеля не только не отменяют, але еще што и день слухи большии оттоль там з окраины доходят».
А что это были за «большии слухи», Ходкевич писал дальше. По его словам, с московской стороны «люд немалый, ездный, пеший и посоха на Нищи и на Уле зобрана», и этот собранный посошный люд «дерево вжо от килка недель готует, хотячи замки свои на кгрунте короля Его Милости». А замки эти, продолжал гетман, неприятель намерен поставить в Чашниках, «на Сорице, у пяти милях от Витебска», на реке Саре, «у миле от Дрысы» и «на устьи реки Сволны, где впадывает у Дрису реку, в трех милях от замку Дрисы».
23 июня Ходкевич писал всё тому же Сангушко, что, со слов витебского воевода Станислава Паца, «люди Московские, яко пешие, так ездные на тых часех выходили з Озерищ, огледаючи границою Озерицкою от Витебска городище врочищом на Болицку и на Тесте» и, по слухам, хотят ставить там свои крепости. Кроме того, засланные Пацем «шпегки» сообщали, что московиты «огледали конца врочищом Городка, который Городок ест село на границе Витебской и Озерицской и в борзде замок будовати хочут».
Однако все эти известия о намерениях московитов закрепить за собой спорные территории, построив на них свои замки, спустя месяц померкли на фоне новых вестей с востока. 26 июля 1567 года оршанский староста Филон Кмита сообщал Роману Сангушко, опираясь на слова своих «шпегков»:
«В тых часех до Полоцка тридцать тисеч войска князя великого потегнуло з делы, а до Улы девять тисеч и к тому дей в Можайских полях собрал и положил люд великий, сам (великий князь — прим. авт.) поготову есть и тые дей дела (то есть артиллерию — прим. авт.), которыя по взятю Полоцком заставил на Холмце (в Холме — прим. авт.), выпровадити и вже к поли поготову казал».
Так что же задумал московский великий князь? На этот вопрос Кмита отвечал, что неприятель ждёт вестей от своих послов, которые вот-вот должны были приехать в Гродно. Если переговоры не увенчаются успехом, великий князь намерен со всей ратью и нарядом двинуться прямым ходом на Ригу.
Не прошло и недели, как Кмита поспешил «обрадовать» князя Романа новой вестью. Служебный человек бывшего полоцкого воеводы Станислава Довойны, некий Торгоня, ездил в Москву и вернулся оттуда с четырьмя письмами Ивана Грозного к Сигизмунду II. Вместе с теми письмами Торгоня, писал дальше Кмита, привёз вести о военных приготовлениях царя.