Тем временем, пока проголодавшийся Юрий Быковский, сидючи в холодной избе, размышлял над тем, что его ожидает, царь совещался с боярами и со своим двоюродным братом о том, что делать дальше. 6 октября они решили, что «посланника литовского Юрья Быковского позадержати, потому что писал король в своей грамоте супротивные слова, и сам король на свое дело идет», у гонца «рухлядь его всю и товары и кони все переписати, и то все велел государь взяти на себя, а посланника послати в Москву и посадити его на литовском дворе, избы две-три огородити и велети его беречь». Под репрессии попали и те литовские гости, которые решили рискнуть и с товарами отправились в свите Быковского искать торговых прибытков в Москве. Их товары также были описаны и конфискованы в пользу царя.
Вот так аудиенция в Медном ознаменовала разрыв (уже в который раз за эту войну!) между Иваном Грозным и Сигизмундом Августом. Впрочем, жёсткий приём, который ожидал Быковского в царском стане, стал лишь логическим завершением непримиримых споров, начавшихся больше года назад. В обеих столицах вопрос о возобновлении военных действий был уже давно решен, и обмен дипломатическими миссиями служил лишь ширмой, за которой и Москва, и Литва заканчивали военные приготовления. Итак, несчастный Быковский отправился в заточение, а Иван Грозный спустя несколько дней пошёл «на свое дело к Торшку и к Великому Новугороду».
В Новгород Иван Грозный прибыл 24 октября 1567 года. Через неделю он выступил дальше, двигаясь на ливонские городки и замки Резицу и Лужу (Розиттен и Лудзен соответственно, современные Резекне и Лудза в Латвии). По дороге к царю должны были присоединиться земская рать и наряд, которые выступили из Великих Лук навстречу. 12 ноября на Ршанском яме (возможно, это был так называемый Велильский ям, учреждённый в 1540 году в полутораста верстах к юго-востоку от Новгорода, в Деревской пятине, ныне деревня Ям) состоялось совещание царя с прибывшими к нему земскими воеводами. Помимо самого царя, его сына, Владимира Старицкого и ближних бояр присутствовали великолуцкие воеводы бояре и князья И.Ф. Мстиславский, И.И. Пронский, П.С. Серебряный, а также И.В. Шереметев Меньшой, И.П. Яковлев, Л.А. Салтыков и М.И. Вороной. На этом без преувеличения историческом военном совете обсуждался один, но чрезвычайно важный вопрос: стоит ли царю продолжать поход в Ливонию, к «неметцким городом или поход свой отставить», отменить прежде сделанные распоряжения и повернуть обратно, распустив большую часть войска по домам?
Посовещавшись с воеводами, Иван решил поход отменить. Сам царь со своим старшим сыном и с князем Владимиром должен был через Великие Луки идти к Москве. «Большим» же воеводам с собравшейся к тому времени ратью «для береженья» от нечаянного нападения литовцев совет велел остаться на время в Великих Луках и в Торопце. Наряд же, с превеликими трудами двигавшийся из Великого Новгорода на соединение с войском, решено было оставить пока в Порхове.
Почему же Иван Грозный пошёл на такой шаг? Какими причинами было обусловлено его решение отменить начатый большой государев поход? В посольской книге (официальная московская летопись за осень 1567 года не сохранилась), в которой приведён достаточно полный отчёт о развитии событий в эти месяцы, указано несколько основных причин, по которым поход был отменён. Прежде всего к концу октября стало очевидно, что сосредоточение наряда серьёзно запаздывало, а без него идти походом на Ливонию не имело смысла — очередной набег, не более того. «Посошные люди многие к наряду не поспели, — говорилось в книге, — а которые пришли, и те многие розбежались, а которые остались, и у тех лошади под нарядом не идут».
Любопытные подробности относительно сбора посохи и доставки наряда сообщают псковский книжник и немецкий авантюрист А. Шлихтинг. Первый писал, что царь Иван «повеле правити посоху под наряд и мосты мостити в Ливонскую землю и Вифлянскую, и зелейную руду збирати; и от того налогу и правежу вси людие новгородцы и псковичи обнищаша и в посоху поидоша сами, а давать стало нечево, и тамо зле скончашася нужно от глада и мраза и от мостов и от наряду». «А во Пскове байдаки и лодьи большии посохой тянули под ливонские городы, — писал дальше летописец, — под Улех, и, немного тянув, покинули по лесом, и тут згнили, и людеи погубили». И хотя в летописи эти события отнесены к 7078 (1569–1570) году, но из описания следует, что книжник ошибся и сместил их на пару лет вперёд.