А одиночество — невыносимо. Цыган Мелькиадес, например, который «действительно побывал на том свете», «не смог вынести одиночества и возвратился назад». И точно так же у мертвого Пруденсио Агиляра «за долгие годы пребывания в стране мертвых тоска по живым стала такой сильной, необходимость в чьем-то обществе такой неотложной, а близость еще одной смерти, существующей внутри смерти, — такой устрашающей, что Пруденсио Агиляр возлюбил злейшего своего врага». Вот, оказывается, как! Вот он, может быть, самый близкий путь любви к ближнему!
Критики много говорили и писали о том, что Маркес — глубоко народный писатель. Да, его демократическая закваска неистребима, его герой — всегда народ, его повествование фольклорно, «материала» одной деревни ему вполне хватает для эпоса. Сам стиль Маркеса, столь поразивший читателя, эта безудержная фантазия, может быть, не что иное, как атмосфера сказки, которые в детстве он слышал от своей Арины Родионовны, бабушки Транкилины, — Маркес сам рассказывал об этом в одном из интервью. Все «чудеса» Маркеса, его знаменитые теперь струйки крови, бегущие через весь город от убитого сына к матери, или простыни, на которых улетает в небо Ремедиос, или желтые бабочки, спутницы любви Меме, — это е с т е с т в е н н о е продолжение человеческого изумления перед чудом жизни, преломление жизни в сказку.
Маркес идет к фантастике через быт, через замкнутый мир Макондо. Любопытно, но, может быть, ничто так не будит фантазию, как одиночество, как деревенская тоска. Миру, широко раскрытому, технически оснащенному, научно объясненному, социально организованному, как-то не идут сказочные объяснения необъяснимого. Необъяснимое вообще называется всего лишь непознанным. Солнечный свет или дождь не принадлежат у нас к числу чудес.
Зато уж когда дождь идет в Макондо, то он идет «четыре года, одиннадцать месяцев и два дня», опять же как библейский потоп. Между шестеренками «бесплодных механизмов» прорастают цветы, а в отсыревшем белье «заводятся водоросли шафранного цвета». Но мало того: в домах сидят «люди с остановившимся мертвым взглядом, они сидят, скрестив руки на груди, всем своим существом ощущая, как течет поток цельного, неукрощенного, неупорядоченного времени, ибо бесполезно делить его на месяцы и годы, на дни и часы, если нельзя заняться ничем, кроме созерцания дождя».
Маркес — народный писатель, и это дает ему право не только говорить от имени народа, но высказывать самому народу то, что писатель думает о нем. Маркес позволяет себе нарушить канонические литературные табу насчет народа: народ всегда прав, всегда безгрешен, всегда велик. Всегда ли?.. В «Осени патриарха», в фигуре самого героя, выходца из народа, сына рыночной птичницы, Маркес соберет не очень привлекательные, но тем не менее именно народу присущие черты: консерватизм, упрямство, слепую веру, долготерпение, тщеславие, страх и жестокость. Дождь порождает сон, сон отнимает разум, сон разума, как известно, порождает чудовищ.
В Макондо происходит «постоянно нарастающее ухудшение качества времени». «Вялые медлительные люди не могут противостоять ненасытной прожорливости забвения», а людей невялых, ярких и быстрых, которыми отличался, в частности, род Буэндиа, становится все меньше, — их, к сожалению, пожирают разные формы одиночества. «Дух лености, раскаленной пыли и тяжелого сна» после обеда приходит на смену прежним бурным годам. Народное в высоком смысле слова, историческом и героическом, уступает место обывательскому, пищеварительному, тупому. Когда-то старая Урсула говорила, что в этом году все повторяется, идет по кругу, — но в этом по крайней мере была надежда, что вместе с ничтожным или диким повторится и выдающееся, необычное. Но — увы. И другая женщина, как бы вторая «теневая» прародительница рода, блудница Пилар Тернера, знает и говорит иное, идет дальше: карты и собственный опыт открыли ей, что история этой семьи представляет собой цепь неминуемых повторений, вращающееся колесо, которое продолжало бы крутиться до бесконечности, если бы не все увеличивающийся и необратимый износ оси.
Печальные и прекрасные слова. И может быть, в них-то и заключен секрет, смысл всей этой книги. Бесстрашный реалист, смелый сказочник (что одно и то же) приводит себя и нас к выводу, который всем известен, но всегда неприятен: когда-нибудь колесо остановится. Износ оси необратим. Будь то ось одной жизни или семьи, рода, даже народа, и даже будь то ось земли. Износ необратим и неотвратим. Ничего не поделаешь. Но это н о р м а л ь н о. Как «жили-были». И ничего страшного в этом нет. Страшны не естественные концы, а другие, «смерть внутри смерти», смерть души, порыва, надежды, несовмещения. Ужасно то, что не осуществилось, не состоялось. Но все, что было живо, что жило, — то благословенно.