— Вы не знаете, что было в мешке?
— Нет. Только он был набит битком. И другие тоже. Он еще четыре-пять принес. Сложил в пикап и укатил.
Я поглядел в его выцветшие глаза:
— Вы уверены, что это был именно он?
— А как же! — Он постучал тростью по голым половицам. — Я Гэса Донато чуть не каждый день вижу. А тут особое внимание обратил, потому что ему не положено водить машину.
— Слишком молод?
— Чего нет, того нет. Но условно освобожденным водить машину запрещается. А у него из-за машин неприятностей и так хватало — из-за них-то его и арестовали.
— А Гэс ваш друг?
— Не сказал бы. Вот Мануэль — тот друг.
— Но, по вашим словам, вы с Гэсом постоянно видитесь.
— Верно. В закусочной у Мануэля. С тех пор как Бродмен его турнул на той неделе, он у Мануэля посуду мыл.
— А почему Бродмен его уволил?
— Я так толком и не понял. Что-то из-за часов. Золотых настольных часов. Гэс отправил их куда-то, куда не следовало. Я слышал, как Мануэль спорил с Бродменом в проулке.
Я открыл окно. У задней двери бродменовской лавки о чем-то совещались двое в штатском. Они подозрительно уставились на меня. Я попятился и закрыл окно.
— А вы ничего не упускаете, мистер Уинклер?
— Стараюсь.
3
Я оставил его в бродменовской клетке с Уиллсом, а сам взял такси — мне не терпелось продолжить разговор с Эллой Баркер. Вот только она совсем не хотела его возобновлять.
Когда надзирательница ввела меня в камеру свиданий, Элла даже не подняла головы. Она сидела, положив худые руки на стол, поникшая, съежившаяся, точно птица, утратившая надежду вырваться на волю. Позади нее в зарешеченное окно било предвечернее солнце, расчерчивая ей спину полосками теней.
— Возьмите себя в руки, Баркер. Первый день всегда самый тяжелый. — Надзирательница потрогала ее за плечо. Возможно, намерения у нее были самые лучшие, но голос звучал наставительно, почти угрожающе. — К вам опять пришел мистер Гуннарсон. Вы же не хотите, чтобы он смотрел, как вы киснете.
Элла отдернула плечо от ее руки.
— Если ему не нравится смотреть, так пусть не приходит. Ни опять, ни потом!
— Чепуха! — сказала надзирательница. — В вашем положении адвокат вам очень нужен, хотите вы того или нет.
— Миссис Клемент, вы не оставите нас вдвоем?
— Как скажете.
И надзирательница удалилась, потряхивая связкой ключей, точно тоскливыми кастаньетами. Я сел к столу напротив Эллы.
— Гектор Бродмен умер. Его убили.
Темные ресницы прикрывали ее глаза. Она упорно их не поднимала. Мне почудилось, что я ощущаю запах ее страха — какую-то едкость в воздухе. Но, может быть, это был запах тюрьмы.
— Вы ведь были знакомы с Бродменом?
— Как с пациентом. Таких знакомых у меня не сосчитать.
— А что с ним было такое?
— У него удалили опухоль. Доброкачественную. Прошлым летом.
— Но вы виделись с ним и после?
— Один раз он меня пригласил, — ответила она все тем же монотонным голосом. — Я ему как будто нравилась, а приглашениями меня не слишком заваливают.
— О чем вы разговаривали с Бродменом?
— Да почти только о нем. Он ведь был пожилым человеком. Вдовцом. Все время рассказывал про великую экономическую депрессию. У него где-то в восточных штатах было свое дело. А в депрессию он и его первая жена потеряли все, что успели скопить. Ну все-все.
— Так у него была и вторая жена?
— Я этого не говорила. — Наконец она подняла на меня глаза. Полные испуга. — Вы что, думаете, я бы вышла за жирного лысого старика? Хотя, при желании, и могла бы.
— Значит, он сделал вам предложение? В первый же вечер?
Она замялась.
— Я с ним виделась еще раза два. Ну, пожалела его.
— И где он вам его сделал?
— В машине. Выпил лишнего у… — Ее губы на мгновение остались открытыми, потом крепко сжались.
— Так где же?
— Где пришлось. Он меня катал. По городу. Свозил в горы.
— К своим друзьям?
— У него не было друзей, — ответила она чересчур быстро.
— Так где же он пил в тот вечер, когда сделал вам предложение? У себя дома?
— У него своего дома не было. Ел в ресторанах, а спал в лавке. Я ему сказала, что никакая женщина не согласится вести такую жизнь. Тогда он предложил переехать ко мне и обставить мою квартиру.