Тот, который называл себя председателем, обернулся в сторону телеги:
— Что ж, пора все заканчивать. Нужна емкость.
Председатель теперь не походил на прежнего себя. Теперь к него была была лысая голова с маленькими рожками и два больших «стрекозиных» глаза над тонким длинным носом. Зато не было ни ушей, ни рта. Речь его нельзя было назвать речью в привычном понимании слова. Больше она напоминал комариный писк, тонкий и едва слышимый ухом человека. Да и фигура у него изрядно схуднула, отчего пиджак повис, как будто скинутый с плеча великана.
Прежний Макарыч ухватил бидон с телеги и поволок к продолжающему гореть костру. В его свете можно было увидеть, что он один-в-один походил на обратившегося к нему председателя.
Через час большое космическое тело в виде диска стало медленно подниматься над землей. Воздух потянулся следом, вовлекая за собой поднятые с земли сначала пыль и опавшие листья, потом мелкие ветки, сложенную поленницу дров, а потом…
А потом произошло вовсе нечто невообразимое: деревенские дома стали раскачиваться, гибко извиваясь кончиками крыш и срубленными «в лапу» концами бревен. Если бы кто-то смотрел со стороны, то ему показалось бы, что перед ним вся деревня превратилась в большой мираж, размывающийся в воздухе.
Так происходит, когда ребенок роняет на написанный акварелью пейзаж большую каплю и, зачарованный радугой красок, начинает мокрой кистью стягивать в нее рисунок. Краски мешаются друг с другом, сплетаясь в цветные полосы и утягиваются, оставляя за собой лишь бледный след на мокрой бумаге.
В воздухе растворялись заборы, сараи и дома, колодец сложился и просто исчез, обратившись в белое облачко. Срубленный из свежих бревен коровник с крышей из рубероида завился винтом и рассыпался мелкой пылью, штопором взвившейся в небо.
Одни постройки растворялись бесследно и на их месте подымалась примятая трава, а другие оставляли на земле обгорелые обломки, бывшие когда-то толстыми бревнами.
В конце концов странное движение иссякло. На месте деревни остались лишь выглядывающие из травы черные остовы сгоревших много лет назад домов и проржавевшая насквозь рама грузовика, потемневшая, но не сгнившая алюминиевая табличка на радиаторе которого напоминала, что некогда это был распространенный в войсках вермахта Опель блиц.
8. Вместо эпилога
Худощавое существо с длинным тонким носом поднялось с удобного кресла и подошло к краю длинного стола, уперев немигающий взгляд черных фасеточных глаз в рассевшуюся за ним публику. Публика была ему под стать — те же худощавые тела с серыми лысыми головами, на которых не было ни ртов, ни ушей, а только те же фасеточные глаза под маленькими рожками и длинные тонкие носы.
Кому-то со стороны они могли показаться все на одно «лицо», но отличия все же были, не столь уловимые для непривычного взгляда, тем более, если бы этот взгляд принадлежал попавшему на это сборище человеку.
— Итак, — пропищало почти на ультразвуке занявшее председательское место существо, — благодаря прекрасной голубой планете, что находится на полпути нашего маршрута, мы восполнили свой продовольственный запас и не нуждаемся в безумно дорогом дополнительном обеспечении от кораблей поддержки. Хозяин весьма доволен и награждает каждого тремя… Нет, пятью линиями крови, добытой нами у аборигенов.
Раздались сдержанные хлопки и публика за столом тихо загудела, как будто в помещение ворвался комариный рой.
— Напоминаю, что такая форма пополнения припасов несколько э-э-э… Предосудительна. Поэтому, повесьте на свои длинные носы замки и попробуйте только пискнуть об этом где-нибудь на стороне!
— Достопочтенный Ооз, — подняло руку существо на другом конце стола, — может быть нам не стоит лишать жизни аборигенов только из-за того, чтобы компания сэкономила на продовольственном пайке?