Глаза сами собой сощуриваются, а левая рука невольно ложится на правое плечо, сжимаясь на точно таком же куске ткани. За деревьями позади существа угадывается тёмный силуэт с крыльями из осколков. Я хочу разглядеть его лучше.
Тварь булькает, поток сиреневой жижи из пасти становится сильнее. Её так много, что, скатываясь с берега в воду, она создаёт волну. По началу маленькую, но с каждым метром приближаясь к барже, она становится всё больше.
Ударив необычайно сильно об борт, она сбрасывает меня со скамьи. Вместо того, чтобы упасть на пол баржи, я окунаюсь в тёмную воду. Странный маслянистый вкус с привкусом гнилого мяса заполняет рот. Я слышу звук раздавленного стекла, чей скрежет перерастает в панический вой сирены. Держащая меня в своих объятьях вода колышется, раскачивая моё тело.
Когда вой достиг своего пика, меня вышвыривает на берег. Вместо сырой земли под руками я ощущаю холод бетона. Длинный разрисованный всякой мазней коридор, освещённый неприятным тусклым светом. По обеим сторонам расположены массивные железные двери.
Сирена смолкает. Моргнул и коридор переменился. Я на перекрёстке, под потолком висят странные вытянутые лампы, излучающие болезненно-красный свет. Из мрака с каждой из сторон ко мне движутся бочкообразные фигуры. Их головы, в виде гигантских кожных наплывав, лыбятся безобразными улыбками. Тонкие руки, сложенные на груди с семью длинными пальцами, перебирают воздух.
Шаги их не становятся шире, но они всё ближе ко мне. Подняться нет сил, тело обмякнув лежит безвольным кулем. С моего лба, на белоснежный пол залитый красным светом, падает сиреневая капля.
Пространство вокруг меня разлетается. Неистово вращаясь падаю к далёкой земле, видя на закатном горизонте рядом с большой водой город … живой и мёртвый одновременно. Вижу человека, идущего в него. И вижу того, кто ждёт его.
Над головой мелькает тень. Тварь с выпущенными кишками летит надо мной. Потроха, выпрастывавшись из брюха, развиваются за спиной твари как шестнадцать жутких щупалец.
Не знаю почему, но они создают дикое впечатление чего-то знакомого, чего-то… родного? Вскинув свою рыбью голову, тварь несколько раз клацнула челюстью, словно пытаясь что-то сказать. Свистящий ветер разворачивает моё безвольное тело. Я вижу в отражении башни, созданной из зеркал, себя, летящего вниз.
Земля всё ближе. Спикировав ко мне, тварь вновь клацнула зубами, словно в отчаянной попытке донести до меня нечто важное. Крылья существа распадаются на книжные листы, уносясь вверх. Зеркала кончаются, закатное солнце исчезает за громадой леса. Уже совсем по-человечески смотря на меня, существо в последний раз пытается что-то мне сказать.
— Не понимаю… — Тихо отвечаю я…
— Чего не понимаешь? — Спросила стоящая рядом Колючка?
Из рта по подбородку стекает слюна, глаза резко начинает жечь солнечный свет. Утерявшись рукавом перевожу взгляд на Колючку попутно пытаясь собрать мысли в кучу.
— Почему ты не за рулём? — Игнорируя её вопрос задал я свой.
— Всё, приплыли.
— В каком смысле? Рукав ещё не кончился.
— Рулевой хвостовик тю-тю, отвалился. Буря, жёсткая швартовка в берег, да и проход по узкому протоку с кучей подводных камней сделали своё дело. Удивительно, что только хвостовик нас оставил и только сейчас. Дальше без руля плыть опасно. В лучшем случае нас прибьёт к берегу, в худшем, когда проток станет шире, а течение быстрее, нас развернёт. Может и перевернуть, если особенно не повезёт.
— Без руля никак? Обычные лодки вёслами обходятся.
— Там и габариты другие. Будь нас в два раза больше, можно было бы попытаться. Баржа как никак на восьмерых гребцов рассчитана. Но я всё равно не стала бы рисковать.
— Ладно. Сколько мы уже прошли? Мы вошли в рукав где-то около часа назад, значит…
— Филин, окстись, мы по этой кишке уже третий час сплавляемся. Во мне скоро крови из-за этих грёбаных кровопивцев не останется. — Колючка с силой прихлопнула особо крупное насекомое на моей руке. — Учитывая то расстояние, что нам пришлось пройти вниз по течению, мы ушли километров на двадцать вверх по течению.
— Я понял. Тогда дальше пойдём пешком. Гребите к левому берегу!
Я ударом пальца отправил в полёт расплющенное насекомое с моей руки, после укуса которого на руке осталась ярко-красная отметина в виде треугольника.
И что это было? Сильно похоже на наркотический приход. Только, почему я его испытал? Остальные явно ничего не видели и просто гребли. Вонь то была настоящей.
Носком сапога растёр по дну баржи одиноки чёрный листок, покрытый сиреневой смолой.
— А с ним что? — Подняв голову кивнул в сторону кушана.
— Так он всё никак не затыкался. Мычал и мычал. Ну, вот мы его и… Так ты же рядом сидишь. Думала видишь, а раз молчишь значит одобряешь.
Выдернув кляп протёр распухшее лицо кушана мокрой тряпкой.
— Говори.
— Ты видел.
Я немного помолчал, ожидая продолжения, но кушан не торопился, пялясь на меня из-под заплывших век. Вольному воля. Пришлось извлечь рабочий инструмент, давая понять, что наша беседа может идти и в другом ключе. Он сразу всё понял.
— Я скажу. Только, только… можно воды. — Дав ему несколько глотков, развернулся к пленному, показывая, что внимательно слушаю. — Это дерево Йиша-юка-малья, названо в честь богини Йиша и означает открывающая — «информация недоступна».
— Повтори.
— Означает открывающая — «информация недоступна».
— Хватит мямлить, скажи чётко. — Внимательно смотря за губами кушана потребовал.
— Открывающая — «информация недоступна».
Похоже система считает, что мне не следует знать, что она там открывает. Ибо помимо секундной глухоты и надписи перед глазами «информация недоступна», по губам прочесть тоже не выходит. Их словно накрывает рябь.
Несмотря на занимательный эффект от смолы этого дерева, которая собственно и смердела, ничего интересного, я так и не узнал. Из кушана плохой рассказчик. Известно стало только две вещи. Первая, что смола весьма ядовита. Второе, это дерево растёт только здесь, вблизи города и нигде больше. Бесполезная информация.
Баржа ткнулась в рыхлый берег. Все без особого приглашения стали сходить с нашего корабля.
— Можно мне ещё воды?
— Нет. Из тебя плохой рассказчик. — Ответил, засовывая кляп обратно кушану в рот.
Охх, а я помнится сетовал на заросли в руинах. Оставив баржу, мы, проламываясь через чащобу, утопая по горло в трясине, переваливаясь через буераки, продвигаясь на юго-запад к предполагаемому кушанскому лагерю.
Сомневаюсь, что мы его бы нашли, да и вообще смогли выбраться из мари, если бы не звуки ожесточённого боя. Ориентируясь на них, уже в начавших опускаться сумерках, вышли к реке. Впрочем, темно не было, ибо зарево, полыхающего лагере, неплохо освещало всё вокруг.
На берегу шло ожесточённое рубилово в самом прямом смысле этого слова. Десятки и десятки шурдав, судя по размеру и амуниции, не из низкоуровневого отребья, окружив ровные квадраты закрывшихся щитами кушанов, пытались их вскрыть. Среди низкорослых шурдав выделялись три особенно высокие фигуры. Не менее трёх метров, закованы в медного цвета броню и со шлемами в виде птичьей головы с изогнутым клювом. Они вооружены монструозных размеров алебардами, которыми работают словно косари. Их вытянутые конечности очень помогают при дуговых замахах.
Впрочем, в сражении принимает участие лишь двое. Третий, встав на одно калено, четно пытается выдернуть один из трёх железных дротиков, пригвоздивших его к земле. Видны тёмные росчерки дротиков, пускаемых с одной из бирем, отшвартовавшийся и сейчас помогающей своим, с середины реки. Второе судно тоже наверняка бы помогло, но со дна сделать это проблематично. Её горящая корма ещё видна над тёмной гладью воды.
В небе над лагерем сгустились тучи, на глазах собираясь в воронку, чтобы обрушится на один из кушанских квадратов. От удара во все стороны разметались солдаты. Кто-то приземлился в воду, уходя на дно под весом собственной брони. Кому-то суждено было грохнутся оземь, ломая кости и становясь беспомощным перед шурдами. С биремы что-то проорали и разом несколько баллист выстрелило в сторону, где не так давно были ворота лагеря.