Произошло это когда только из учебки в больничку перешёл работать. Ещё и месяца не минула. Сежу я на дежурстве, ко мне подходят и говорят: — «Собирайся, с семьёй пойдём знакомится. Там похоже прокормышь загибается». Мне эти слова в то время, ничего не говорили.
Пока ехали к месту мне мой начальник пояснять начел, что за «семья» такая. И вот его слова: — «Есть два вида нариков. Первые, сидят по подвалам, да в переулках валяются. А вторые, это эдакие подопытные крысы. «Семьи», но не в плане: муж, жена, здоровая ячейка общества. В семью трудно попасть и невозможно выбраться. Живут обособленно, нередко даже в приличных на первый взгляд домах. Им «варщик» скидывает новый товар на пробу, можно сказать дарам. В заме эти «семьи» должны глотать, нюхать, пить всё что им приносят каждый день».
Эти семьи могут состоять из разного количества, разновозрастных наркоманов разных полов. Главой семьи всегда являются «дои». Их можно узнать по соломенной шляпе на голове. Вообще дои могут носить всё что угодно. От меховой шапки до ничего. А соломенную шляпу носил в семью. «Шляпа» на жаргоне означает — вещество.
Это здесь достать чего-нибудь «весёленькое» не так трудно. А там, ближе к столице с этим туга и очень, очень строго. Считается, что наркомании, близь света императора, быть не может. Да и удовольствие это дорогое. Однако мир развивается в товарно-денежных отношении, по капиталистическому образцу. Так что такое даже в столице не редкость.
Так вот, наркоманская судьбинушка скоротечно. И каждый член «семьи» довольно быстро превращается в никчёмное дерьмо. Ничего не могут, только ширятся, да гепатитом и сифилисом болеть.
Но «семьи» таких не бросают, а определяют в «прокормоши». Во-первых, потому что в край об долбанное тело, шляющееся по улицам приличного города. Живо вызовет интерес у полиции, мол: — «Откуда он взялся? И нет ли где ещё вот, таких асоциальных элементов». Во-вторых, на «прокормышах» можно испытывать то, что обычному нарку не дашь. Тут причина может быть разной, от того что требуется вусмерть убитый мозг, до того что приход может быть такой силы, что хрен его знает, что нарик может вытворить. А «прокормоши», это овощи с в ноль убитыми телами.
Я не знал, чего ожидать, был готов увидеть многое. Но не такое. Заходим в подъезд, судя по номерам квартира на третьем это же. Перила сломаны, светильников нет. Но в целом чисто не мазни на стенах, не блевотины на лестнице.
Стучим в дверь. Внутри слышна не понятная суета. Стучим второй раз, третий, четвёртый. Наконец открывают. В прихожей кто-то лежит. Спрашиваем: — «не это ли больной?» Оказывается, это здоровый. Которому сейчас очень хорошо. Спокойно переступаем через него и в комнате видим ещё несколько «здоровых» в глухой отключке.
Наш гид, девчонка лет семнадцати, похожая на сорокалетних заключённых трудового лагеря. Проводит нас в спальню. В луже, состоящей из жидкого кала, мочи и рвоты лежит «нечто». Выбора особого нет, натянув маски и перчатки переворачиваем «это».
Оказывается, молодой парень. По виду этого конечно понять было невозможно. Волос на голове нет, губы изжёваны до мяса, тело, бледно-жёлтое покрытое язвами. О возрасте говорит единственный отыскавшийся на него документ. Выписка из колонии для несовершенно летних. По всему выходило что ему двадцать два года.
Сознание нет, дыхание прерывистое, глаза закатились, изо рта пена брызжет. Пока болезного на носилки грузили, я остальных обошёл. На фоне того которого мы забрали они конечно ничего, но в целом каждому из них там по паре лет осталось.
Причем не фак, что от наркоты загнутся. У одного видел ногу, почерневшую и раздувшуюся. Вся в мелких укусах похожих на крысиные. А ему хоть бы хны, смеётся в ладоши хлопает.
Увезли. Ему тогда чертовски повезло. На кафедре токсикологии как раз такой пациент нужен был для проверки новых методов лечения. Как я позже узнал удалось откачать, даже места не пожалели в больнице. Так он там и прожил пару месяцев. Ломки прошли, язвы почти затянулись, вес набрал. В целом на человека стал похож, на больного, но всё же.
Я бы его и не узнал если бы он ко мне на выписку не пришёл с тем протоколом, что я в тот день подписывал, когда привезли его.
Спрашиваю: — «А может хватит. Откачали, здоровье поправили, даже какие-то документы удосужились сделать. Жизнь новую вполне можно начать». Как он на меня тогда глянул. Как на законченного, клинического идиота. Говорит: — «Ты чё доктор, совсем не грамотный. Мы нарки только мечтаем курить анашу и пить красное вено, но это кайф бычий. Поэтому лечение только помогает дозняк завязать». Я сначала не понял, а потом мне разъяснили. «Завязать дозняк» — это не отказаться совсем, а сократить минимальную дозу.
Оказалось, что, не смотря на тотальный запрет наркоты. Таких как он вполне себе спокойно лечат и отпускают. Семейное кубло конечно разгоняют. Но найти новый притон не проблема. И фокус здесь в том, что травить себя не запрещено, а значит и наказание за создание и нахождение в таких семьях, никакого.
Запись 26.
Товарищество, это отличная вещь, особенно на войне. Вот только товарищество возможно между равными. Нет, не по рангу и социальному положению, а по отношению друг к другу.
Что будет если назвать товарищами тех, кто смотрит на тебя с высока? Думаю, это философский вопрос, но в армии нет место пустым рассуждением, здесь есть место действиям.
Роты, укомплектованные из «низших» располагаются на окраине базы. Между высокой обнесённой колючей проволокой стеной и плацам с футбольное поле, на котором всё отлично видно даже ночью. А сторожевые башни смотрят не наружу, а во внутрь, на наши бараки. Подальше от складов, штаба и казарм обычных «нормальных» солдат. Это сделано для того чтобы быдлу вроде нас нечего в голову не взбрело. Оно в целом верно, ибо контингент здесь ещё тот. Низушки, что с них взять.
Даже путь в общую столовую был разделён высокой проволочной сеткой. Едим мы всегда в числе последних и думается мне доедаем то что осталось. Штабисты предусмотрели всё. Почти всё.
Сегодня утром после обязательных работ по добыче и транспортировки дров. Нас повели на завтрак. Мы в столовую, а навстречу нам по другую сторону проволочной стены гренадёрный-взвод, из столовой. Шли мы не быстро, ибо уже с утра были без сил. Гренадёры то же не торопились. Они только поели, а сейчас у них пол чеса личного времени, так зачем бежать.
Так и шли две роты в противоположных направлениях, разделённые лишь едва заметной проволочной стеной. Может мы бы так и прошли, не обратив друг на друга внимания. Если бы не один особо бодрый воин из нашей роты. Он был впереди и не из моего взвода, поэтому кто это был я так и не понял.
— Эээ, земеля чё там по хрючеву на сегодня. А то вчера какие-то помои были, мне чуть днище не сорвало. Эээ, поц я чё с кем говорю, башню разверни!
— Это ты мне? — Обратил внимание на вцепившегося в проволоку низушку высокорослый парень в отлично отглаженной шинели.
— Не мля, я так просто поорать решил. Конечно ёпт с тобой. Ну, так чё там по жрачке?
— Знаете ребята… — Громко начал парень. — …смотря на этот выкидыш подвальной крысы всё больше убеждаюсь в том, что у низших голова это-декоративное приложение к заднице. — Парня поддержали смехом и парой едких комментариев в сторону говорившего.
— Ты чё паскуда я те ща…
— Ты мне что? — Парень приблизился к разделяющей проволочной стенке. — Что ты мне сделаешь? Отравишь вонью из своей гнилозубой пасти?
— Не, оглушит животным воплем! — Из-за спины парня вышел ещё один только пониже и потолще. — А ну падаль, пошёл! — Пухляшь резко выпрямил ногу ударяя в проволоку. Она легко поддалась, и говорун плюхнулся в грязь. Пухлый и длинный сразу же заржали.
— Бодрые, гниды. Значить зрачка была хорошей. А хорошей зрачки много не бывает. Ловите добавку, суки!
Во всё ещё улыбающиеся рожи отправился солидный шмат грязи. Попав точно в лица весельчаков заляпав их чистые шинели. Брызги обильно окатили идущих сзади.
Реакция не заставила себя ждать. Моментально образовалась толпа желающих проучить низушка. Проволока бы долго не выдержала и вероятно у них бы это получилось. Если бы не офицер гренадёров, который грозным окрикам пресёк беспорядок.