Я бы многое отдал, будь у меня хоть что-то, за нормальный костер. Все эти пять дней существуем в зимнем лесу близь воды, без огня, дабы не выдать себя, ни запахом дыма, ни светом костра.
— Отмучился. — Бросил одно слово Яков Николаевич, дыша на заледенелые руки.
Джага перекрестился, хоть верующим и не был. А Черкаш… удивительно, что столько протянул, он ведь всё это время даже толком не ел, находясь постоянно то в бреду, то без сознания. Мы поили его бульоном из консервов, которых у нас и было-то всего шесть штук. «Расход на мертвеца»- сказал бы любой, кто смотрел бы на нас со стороны. Соглашусь. Тратить часть крайне скудной еды, на того, кто уже точно не оклемается, глупо.
Наверное, призрачная надежда на то, что руссладцев могут встретить значительные силы у Аниллата и их откинут, а значит наше скверное положение не продлится долго, всё ещё присутствовала. По это причине мы не добивали раненого, рассчитывая, что ему помогут. Или может это совесть или её эквивалент в нас взыграл, не позволив просто добить товарища.
Совесть!? Ах-ха-ах, совесть, ах-ха…ой не могу. Приз лицемерие вселенной милорД́, ваше. Ты так не разглагольствовал, когда дырявил глотки беспомощным солдатам Гетлонда на том холме. Они ведь тоже были твоими товарищами. Или что, Черкаша жалко, потому что у вас койки рядом стояли? Или может… его спасением ты, точнее вы все хотели загладить вину перед убитыми «товарищами»? Совестливые…
Склонив голову, двинул себя со всей силы тыльной ладонью в висок. Я и до контакта с системой замечал странности за собой. Война не добавила моей головушке здоровья. А контузия, которую Яков Николаевич оценил как тяжёлую и после подрыва Левик, прибывающий в оргазмическом трансе мысленно несущей всякое, словно вишенка на этом торте из дерьма. Сейчас «это» стало приобретать некую форму и мне сие не нравится. Вот и стараюсь держать себя в руках, прикладывая себя по виску во имя психического здоровья. Как бы ещё мазохистские наклонности у меня не развились.
Джага и Яков Николаевич только переглянулись, вылавливая куски коричневого переработанного мяса из пищевого концентрата. Пол кило пищи на троих здоровых мужиков, находящихся на диком холоде — ничто. Если ещё учесть, что половина банки — это бульон, которым сыт не будешь.
Джага порывался сходить на охоту, но его пыл быстро остудили. Оружие есть, только пользоваться им нельзя, чтобы не привлечь нежелательных гостей звуком выстрела. Да и если была здесь живность крупнее белки, то выжившие наверняка ещё в первые часы свалили, а погибших не отыскать. Ведь как на зло с тех пор снег валит не переставая.
— Т-т-теперь, что? Еда кончилась, Ч-ч-еркаш тоже. Нужно уходить. Чего вы м-молчите?
— Если идти вдоль берега, то до реки Пуртсе можно добраться всего часов за пять.
Это было не предложение, Яков Николаевич просто констатировал факт. Очевидно, подход с озера самый удобный, а значит оборона там крепче всего. По этой же причине не получится воспользоваться лодкой, если бы она была, так как за водной гладью пристально следит и Руссланд, и Гетлонд. И те, и другие, не задумываясь, потопят любого, кого заметят.
Вариант отойти от берега и вернутся тем же путём, которым мы пришли — то же так себе. Глупо надеяться, что Русслонд преодолев три линии укреплений просто пойдёт дальше, не восстановив их для удержания территории в случае отступления. Значит остаётся только один вариант…
— Мы обойдём укрепления Руссландцев.
— Интересно, как? От озера до залива с-с-сплошная цепь укреплений. — Джага нервно растёр ладони.
— Мы сейчас в Катазе между первой и второй линией укреплений Русслонда. Нам нужно пройти вперёд километров двадцать, за вторую линию к деревне Карьямаа от неё мы повернём на север. Если смотреть в сторону границ Руссланда, то это направление на восемь часов. Будем двигаться пока не доберёмся до залива Суоми. Те воды контролируются целиком флотом Руссланда, так что наблюдение за прибрежной водой будет не таким тщательным. По воде оплывём укрепления, и не доходя до посёлка Азере, высадимся в деревне Кыркклюра и уже оттуда в сторону Ауберга.
— Т-так-к эт-т-то же к-километров сто пятьдесят по оккупированной т-т-территории, зимой, без еды.
— Других вариантов всё равно нет. Разве что замёрзнуть в этом лесу насмерть или выйти к руссладцам, понадеявшись на их милосердие.
Тишина. Скорее солнце на западе взойдёт, чем нас что-то хорошее будет ждать в плену. Хотя, я может и вывернусь, всё же для посвящённых кое-какую ценность представляю.
Не, не, не, ни за что! Это во мне малодушие говорит. К дьяволу такие мысли. Но ведь есть и другой вариант. Таймер не стоит на месте. До того, как система призовёт меня, осталось чуть меньше десяти дней. Хватит времени добраться до относительно безопасной территории, а там я просто на просто потеряюсь. Скорее всего, как и эти двое. Нас всё равно уже мёртвыми считают, да и кто там низшими будет во время войны следить. Да, теперь нужно на это и ориентироваться. Главное, если… когда всё удастся, повторно не угодить в лапы рекрутёров.
— Скорее всего больше, километров сто восемьдесят. — Яков Николаевич провёл обломанным ногтем по изъятой у старшего лейтенанта Блаца карте. — Двигаясь по десять часов со скоростью четыре километра в час. Быстрее по снегу мы вряд ли сможем. Доберёмся до Ауберга примерно за четыре дня плюс ещё около суток потратим пока найдём способ переправится через залив.
— Еда. — Переводя с меня на Якова Николаевича взгляд, поинтересовался Джага. — Нам не преодолеть такой путь без еды. Нас уже шатает, а через п-п-пару дней, м-мы так ослабнем, что не сможем д-д-двигаться.
— Попытаемся найти, что-нибудь по пути, нам всё равно придется пройти через Карьямаа. — Подводя итог обсуждения поднялся на локтях. — Давайте выдвигаться сейчас, тогда до ночи успеем пройти километров тридцать.
— Висят… — Не иначе, как проявляя чудеса дедукции Джага рассматривает двух висельников на подходе к деревне.
В них с трудом, но можно узнать наших «товарищей» по роте так резво улепётывавших со злополучного холма.
— Хмм… — Не менее великомысленно выдал Яков Николаевич, смотря на чуть дальше растянутую простынь на которой выведено — «Мы друзья Руссланда», аккурат рядом с флагом Русланда.
— Не похоже, что деревня занята войсками. Скорее всего, это учинили местные коллаборационисты, о которых говорил нам комиссар по прибытию на фронт. — Решил, я прервать столь продуктивное молчание.
— Они гражданские.
— Они предатели. — Парировал, я гуманистический выпад Якова Николаевича.
— Поддерживаю, я далёк от политических танцев, но чёрное от белого отличаю. Раз вешают эти тряпки, значит, они наши враги и насрать кто там. Пусть хоть младенец с сиськой во рту. Враг есть враг.
— У них не было выбора. — Якову Николаевичу идея откровенно не по душе.
— Был. Они могли сбежать пока Русланд брал Нарву, могли стать партизанами на стороне Гетлонда, могли уйти в лагеря для гражданских лиц. Но они решили так. — Мой палец указал на висельников.
— Хорошо. — Тяжело вздохнул Яков Николаевич. — Крайний дом справа, тот, что ближе к лесу. Заходим без шума, женщин, детей, стариков не трогаем и это не обсуждается. — Твёрдо посмотрел каждому в глаза. — Берём еду и сразу уходим.
— В ночь? Не лучше ли переждать в доме? — Джага уже притопывал от нетерпения.
— Он прав, в ночи мы далеко не уйдём. Только ещё сильнее устанем и замёрзнем. А выкресты молчать не будут, сразу доложат. Заткнём им рты, свяжем, запрём в погребе или подвале и спокойно переночуем. По утру двинемся полные сил.
Яков Николаевич провёл рукой по лицу.
— Никого не убиваем и… не насильничаем. Вперёд.
Что сказать, я ещё по Люкреру понял, что в деревнях, особенно находящихся не во владении знати, а существующих под патронажем города или уезда, можно не плохо жить. Качественный одноэтажный сруб, с каменным основанием и крепкой дверью, за которой сейчас наблюдаю, пока Джага, и Яков Николаевич проверяют периметр и сарай на наличие неожиданных сюрпризов.