Вокруг дворика стоял стон. Раненых приводили, отводили, относили, приносили. Между заснеженными деревьями в маленьком садике с плачем сновали женщины. Кого-то успокаивали, на кого-то кричали:
— Ой, не умирай! Ой, душа полетела!
Старая хозяйка действовала уверенно:
— Не торопись! Сейчас уйдёшь! Вот здесь ещё перевяжу!
Петрусь возвратился на вал.
К ночи снова усилился мороз, да защитники не чувствовали холода.
— Хо, земляк!
Петрусь не узнал задымлённого Степана: голова у парубка обмотана окровавленным рушником, перевязана и рука. А пику всё равно он не выпускает ни на минуту. За ним кучками казаки и хлопы, тоже в повязках из женских платков, из кусков рушников, обожжённые, окровавленные, но с таким отчаянным блеском в глазах и с такой уверенностью в своей силе, будто Степанова отвага перешла на каждого и в каждого влилась частичка его силы.
— Ночью будет приступ! Сколько их мёрзнет! Приготовьтесь!
Старые казаки возле огня были спокойны. Словно хлеборобы после трудового дня.
— Может, наши ночью подоспеют...
Разговор перехватывал рыжий есаул. Как и накануне, он цепко всматривался в казацкие глаза:
— Здесь сам король... Нужно подойти всей царской армии. А это уже генеральная баталия. Да как вся армия сюда придёт, если такие снега?
Степан, готовя казаков, беспокоился, что не все осаждённые имеют оружие. Раненых отводил к Гале, некоторых силой укладывал в тёплой хатёнке, а сам снова возвращался на вал.
Петрусь верил:
— Ночью... Ночью не видно, сколько у кого сил! А мы отсюда поддержим.
Мельничным колесом вертелось в голове у парубка виденное и пережитое за день. В воображении он до сих пор швырял вниз брёвна, мешки с землёю, колол пикой ненавистные лица с бесовскими глазами, ощущая рядом скалу из солдатских тел, правда уже не такую плотную: многие из неё выщербились, корчились в муках, а то и вовсе затихли, успев отползти и свернуться комочком, до последнего дыхания не выпуская из рук оружия. Теперь, привалившись возле костра к старым казакам, Петрусь напрасно стремился удержать свои руки. Они мелко подрагивали. Куда-то хотелось бежать.
— Первая битва у молодца! — слышались голоса старых вояк. — Такое запомнится на всю жизнь.
— Мало пороху! — ныл рыжий есаул. — Один приступ отразить!
— Человече! — сказал Степан. — Руками справимся! Задушим. Мой дедуньо рассказывал, как прежде воевали. Одними саблями. Заедешь в Чернодуб послушать деда. Село сожгли, да оживёт оно!
После невероятной стойкости всей крепости и удальства своего товарища Петрусь проникся уверенностью: выстоим!
В сумерках громче застонали раненые. Тоненько, словно из-под земли, заныла труба. Все на валах поднялись на ноги — поднялся и Петрусь. А там, внизу, в свете костров, сами с пылающими факелами, воистину будто привидения, приближаются к крепости шведские всадники с новым письмом.
— Брошу камень! Чтобы не шастали! — оторвался от костра Степан.
— Но-но! — неожиданно огрызнулся рыжий есаул, хватаясь за саблю. — Хорошему учишь ты казаков! То послы. Послов не трогать. Закон!
— Какие послы? — не поддавался рыжему Степан. — Враги! У них закон такой, чтобы идти войною на наши земли? Пика и сабля — вот ответ!
Однако царский офицер уже подхватил брошенное письмо. Полковник, проходя по валу, взял его, долго и внимательно читал, наклонившись к костру, старательно свернул бумагу и сбежал вниз, приказывая впустить послов через небольшую калитку возле ворот — там, снаружи, шведы привязали коней.
С полчаса проторчали враги в доме полковника, а когда вышли и влипли в сёдла, то по крепости пошли слухи, будто они повезли ответ. Что написано — неизвестно. Полковник больше не показывался.
— Немец что-то надумает, хлопцы! Хитрая лиса! — сатанел от недоброго предчувствия Степан и рубил воздух кулаками. — Шведы успокоились!
Степан ещё недавно с готовностью исполнял самый незначительный приказ полковника Фермора, но сейчас он уловил в комендантовом поведении что-то зловещее. Шведы в самом деле вроде бы больше не зарились на Веприк.
— Просили разрешения забрать раненых! — догадался Олексей.
— Пускай, — был согласен Степан. — Мы не звери, мы христиане.
По синему снегу перед валами, где не утихал стон, бесшумно бродили тени, надрываясь под страшной ношей.
Крепости снова не до сна. Шведское ядро увязло в церковном куполе, крест качался на ветру, грозя падением, однако священники не прекращали молитв за души убиенных. Женщины в хатах заканчивали перевязывать раненых. В лесах выли волки, чувствуя невиданную доселе добычу, которая уже дразнила своим запахом, только до неё не могли пока добраться острые зубы.