— Сюда! Сюда! — Немощный Яценко скатился со своего места. Его глаза заблестели жизнью. — Разгребайте солому!
Под слоем соломы такие же каменные плахи, как и везде. Но достаточно было их только сдвинуть — обнажилась ржавая тяжёлая крышка.
— Ключ! — не терпелось купцу. — Не знают мазепинцы...
Под крышкой — узенькие каменные ступени, одному человеку впору пролезть. Петрусь бросил камень — звук пронизал неизвестно какое пространство.
— Меня не забудьте!
Яценко опасался, что его оставят здесь. Сам поднялся на ноги, но не устоял. Его опустили первым. За ним полезли другие...
Собрались в том глубоком овраге, который виден со двора. Вверху, в огнях факелов, шевелился заснеженный Зеньков: ржали лошади, скрипели на снегу сани. Весело, хоть и тревожно, перекликались пешие и конные шведы, — получалось, не врал Онисько, враги отправляются в поход. О том нужно было кого-то предупредить.
— Петрусь! — лезла в глаза Галя. — Мы же на воле. На воле!
В овраге, где полно снега, беглецов набралось человек тридцать. Были и женщины, и дети. Не все в погребе отважились бежать, даже кто в силе. Некоторые надеялись, что шведы выпустят и так, коль они сами отсюда уходят. Однако и эти несколько отважившихся смельчаков еле докопались до ближнего тёмного леса и стали совещаться под засыпанными снегом дубами. Что делать с женщинами и с детьми? Истощённые, немощные... Самый сильный хлопец — Михайло, что в сотниковой одежде, который тащил Яценка, — и тот лежит на снегу, ловит ртом воздух. А Яценко, кажется, и не человек, а щепочка, одни сапоги что-то там весят.
— Женщин и детей, кроме Гали, устроим вон в том селе! — подал совет Петрусь, завидев невдалеке чью-то усадьбу. — Свои люди приютят.
Яценко так решительно дёрнулся под дубом, что с ним не поспоришь.
— Петро!.. Сделай из веток волокушу... Я должен быть там!
Дальше продвигалось всего семеро человек. Они держались лесных чащ и радовались, что слежавшийся снег не проваливается. Сожжённые сёла обходили стороной, потому что как и шведов, которые заполнили все шляхи, так же остерегались и волков — те стаями рыскали на повсеместных пепелищах.
Только к вечеру, неожиданно наткнувшись на глухой дороге на конницу, припали к снегу. Уже выбирали, куда уползать, где спрятать купца. А Петрусь вдруг вскочил на ноги:
— Погодите! Не надо!
В переднем всаднике, каком-то неповоротливом на вид и громадном, он узнал знакомого человека и замахал ему обеими руками.
Вскоре беглецы сидели в большой тёплой корчме и корчмарёва жена подносила каждому по миске горячего борща. Даже Яценко уплетал вкусную еду. Корчмариха, пожилая женщина в тёплой сивой свитке, стонала, глядя, какой перед ней человек:
— Будто дрова рубит... Вспотел! Долго ему отхаживать те ноги...
Батько Голый — именно его узнал Петрусь впереди неизвестного войска — рассказывал о себе. Он исхудал. На висках густая седина. Рубцов стало больше. Веки вздрагивают.
— Оце... На том нашем хуторе отлежался. Где ты, Петро, малевал петухов. Так и красуются они... Там и товариство собрал. Кто после Чернодуба уцелел, а кто — новички. Сейчас у меня бывшие мазепинцы, хлопы, русские мужики и даже солдаты, удравшие от царской муштры. Оце.. Спасли меня хлопцы, так я уже везде шведской крови пролил! Бьём мазепинцев и скоропадчиков не милуем. Ведь прежнее у нас деется... Скажи, Мацько!
Рядом с батьком сидел желтоголовый молодой человек с хитрым быстрым взглядом. Он еле сдерживался, чтобы не прерывать речь старого атамана. Теперь выдохнул:
— Так, батьку, вашмосць! У мазепинцев царь отнимает, а скоропадчикам даёт! То же горе простому человеку, что царь, что король!
Галя шепнула Петрусю, что она знает желтоголового: бывший жебрак.
— Это мой побратим! — указал батько на молодого человека. — Правду режет! Мазепинское поместье, скажем, передали Галагану. Галаган искал выгоды у короля, а завидел, что у царя всё понадёжней, — так туда... А мы сегодня его добро раздали людям, а строения пустили с огнём! Не будет у нас панов, пускай знает! Ездил ты к царю, Петро, да не читал он нашу бумагу. Говоришь, Онисько... Ониська на том свете спрошу. Жаль. Если бы мне к царю... Поговорить...
Яценко чуть не подавился борщом. Отодвинул миску так решительно, что корчмариха с Галей испугались, не повредила ли несчастному еда. Он же отёкшими ногами упёрся в пол:
— Поедем! Такое у меня дело, что царь и вам ласку окажет! И расскажем, что шведы уже в походе.
Батько ударил по столу кулаком. Борщ забрызгал купцу лоб.