Верных людей не отпускает Мазепа до утра. Орлика держит и после того. Выпроваживая гостей, Мазепа непременно выходит с ними на крыльцо, удовлетворённо глядя на широкую Гусакову спину и в сиянии фонарей, и при Божьем свете всматривается в глаза шведских драгун, опасаясь, не задушили ли казаки драгуна, не переодели ли в чужой мундир своего сорвиголову да не присоединили ли его к караулу, чтобы хитростью захватить гетмана и передать его в руки царю. А уж там...
Волосы встают дыбом на старой голове при одном упоминании о грозном царе. Нет и надежды, что тог теперь поверит в лукавое обещание помочь взять в плен короля Карла, чтобы скорее договориться о мире, — на это подбивал Орлик и прочие старшины...
Лица шведов словно из камня. Смеётся лишь Гусак, и разительно обнаруживается его косоглазие.
Гусак остаётся в предпокоях, а Орлик ждёт в покоях. Он уже привык спать днём, при солнце. Он всё чаще и чаще заговаривает о будущем.
— Вот и запорожцы с нами, — припомнил однажды утром Мазепа, мостясь в глубокое кресло под своей парсуной. — Гордиенко привязан к королю. Ему и назад нельзя: убьют его на Сечи те, кто там остался. А Гордиенко мечтает о большой власти. Помни...
Мазепа посмотрел на Орлика многозначительно, вроде бы подсказал: тебе, Пилип, морочиться с Гордиенком. Он тянется к булаве. Остерегайся.
А между ними обоими всё сказано. Умрёт Мазепа — дело его продолжит Орлик, независимо от того, кто станет гетманом: Мазепин ли племянник Андрей Войнаровский, или же Орлик, или... За то и перед королём Карлом замолвлено слово. И королю Станиславу будет написано. Или сказано лично.
Однако Мазепа не собирался умирать. Орлик понимал, но не показывал виду. Достаточно его поддержки каждому гетманскому намерению. Сколько пришлось потрудиться, чтобы Гордиенко привёл сюда запорожцев. Не всех, но привёл. Сколько гетманского золота ушло! И парсуну послал гетман в подарок. Зато принёс Гордиенко присягу королю. Теперь сечевников нужно толкнуть в огонь. Пока не остыли — полезут. Будут драться отчаянно.
— Король должен брать Полтаву! — сказал Орлик и вроде застеснялся совета.
Мазепа внимательно посмотрел на генерального писаря: неужели тог снова верит, что гетман при смерти? Значит, полагает, ему самому пора браться за государственные дела? Орликово лицо было непроницаемо.
За далёким лесом поднялось солнце. На шведских штыках за окнами вспыхивали искры. Лучи добирались до гетманской парсуны, засвечивали краски — глаз не оторвать. Особенно от красной. Добирались и до Орликова лица. Но там — никаких перемен. Вот только следы непомерных выпивок врезались в кожу не на один день.
— А если осада затянется?
Мало кому верил Мазепа. Было уже под Веприком... Но Орлик действительно осмелел при свете ясного дня. Он верил королю.
— Его величество быстро возьмёт Полтаву. А это значит...
Орлик, как всегда, угадывал желания старика. Вот только бы не помешали граф Пипер да квартирмейстер Гилленкрок. Сейчас, после прихода запорожцев, король забыл, как тяжело брать казацкие крепости. Нужно подтолкнуть его величество, напомнить, что к войску присоединились смелые воины. Лишь бы начать... А там навалятся крымские татары, которых султан еле сдерживает, будто злых цепных собак, и европейские государи иначе посмотрят на эту часть Европы.
— Едем к королю! — решился Мазепа с таким видом, будто он сам не мог додуматься, будто ему это подсказал Орлик, а откладывать дело никак нельзя. — Придумано мудро. Полтаву следует брать обязательно.
Он кликнул слугу и приказал:
— Снимайте парсуну!
Завидев же вопрос на Орликовом лице, пояснил:
— Подарок его величеству! Ничего не жалею.
Полностью показалось из-за леса солнце. Его лучи посеребрили притихшие уже весенние воды... Да, весна полная. Не время сидеть в мягком кресле.
Полковник Гусак во дворе строил казаков.
Когда они в сопровождении многочисленного эскорта во главе с самим полковником Гусаком — шведы держались отдельно — прискакали в Великие Будища, в королевскую ставку, что в доме посреди старого вишнёвого сада, окружённого высокими тополями, застали там удивительное зрелище: король, в кресле, обшитом красной тканью и поставленном возле огромного стола, накрытого такой же красной тканью, при генералах, — слушал Гордиенка!
Выражение лица Мазепы ещё у порога стало олицетворением уважения. Орлик вроде немного смутился. Из этого король наверняка заключил, что Мазепа приехал советовать то же самое, что уже советует Гордиенко. Гилленкрок и Пипер посматривали на новых гостей с еле заметным неудовольствием. Оба, того не замечая, были заняты париками: Гилленкрок жевал кудри зубами, а Пипер накручивал их на большой белый палец.